О ЛИТЕРАТУРЕ В СОВЕТСКОЙ РОССИИ | КНИЖНАЯ ЛЕТОПИСЬ | МОСКОВСКИЕ КАРТИНКИ

О литературе в Советской России

В 1962 году в "Новом мире" была напечатана повесть А.Солженицына "Один день Ивана Денисовича", которую эмигрантская печать сразу назвала "сенсацией".

"В каждой стране бывают свои сенсации. То, что, скажем, представляется американцу или англичанину обыденным и нормальным, в глазах советского человека может быть неслыханным, необычайным...

В Советском Союзе сразу стало сенсационным, из ряда вон выходящим событием выпуск 11-ой книжки "Нового мира" за 1962 год. Номер журнала разошелся в несколько дней...

Почему эта книжка сразу стала сенсационной? Прежде всего из-за содержания повести Александра Солженицына "Один день Ивана Денисовича"...

Почему эта повесть произвела такое сильное впечатление и в Советском Союзе и на Западе? Да, главным образом, потому, что в ней есть как раз то, чего так недостает всей современной русской литературе...

Повесть "Один день..." нельзя назвать жестоким произведением, но в ней очень много горестной правды. Вряд ли эту повесть можно назвать и трагическим произведением, но в нем есть отсветы трагических сторон советской действительности...

По содержанию повесть Александра Солженицына - неореалистическое произведение, одно из наиболее ценных произведений советской неореалистической литературы...

Однако, значение этой повести не только в искренности ее содержания, не только в ее тематике, но и в своеобразии ее художественной формы.

Литературная критика в Советском Союзе отмечает, что Солженицыным использована форма сказа, причем родословную повести "Один день..." советские критики ведут то от Мельникова-Печерского (1819-1883), то от Лескова (1831-1895).

В том, что это - обновленная форма сказа, сомневаться не приходится. Но относительно родословной, советские критики говорят слишком уж обще и расплывчато. Во-первых, ими не отмечено, что сказ ввел в литературу Владимир Даль (1801-1872), а во-вторых, советская критика игнорирует более близкие Солженицыну формы сказа, именно те формы, которые оказали и косвенное и непосредственное воздействие на его повесть. Речь идет об орнаментальной форме сказа, о том орнаментализме, который восходит то к Алексею Ремизову, то отчасти к Евгению Замятину..." (В.Завалишин. "Грани", #54).

Книжная летопись

Анненков Ю.
Велимир Хлебников. "Возрождение", #134.

Аржак Н.
Руки. Человек из Минапа. Рассказы. - Вашингтон.

"Что Николай Аржак бесстрашен - очевидно. Не будь этого, не мог бы он писать и распространять в рукописях в большевицком подполье, выбирая при этом, издевательские и уничтожающие власть темы, и, что еще увеличивает опасность, пересылать списки для издания за границу... Риск, который берет на себя Н.Аржак, без сомнения очень велик..." (Я.Н.Горбов. "Возрождение", #145, 1964).

Байкалов А.
Размышления о будущем России. - Мюнхен.

Бунина-Муромцева В.
Беседы с памятью. "Грани", #53.

Величковская Т.
О Марине Цветаевой. "Возрождение", #140.

Витковский В.К.
В борьбе за Россию. Воспоминания. - Мюнхен.

Владиславлев С.
Из записной книжки беженца. - Париж.

Евсеев Н.
Дикое поле. Стихи. - Париж.

"Стихи, собранные в этом сборнике, разбиты автором на 4 отдела, и почти можно сказать, что это - четыре, соединенных в одну, книги. Стихотворения следуют одно за другим в каждом разделе в одинаковой хронологической последовательности. "Поля", "Степь", "Счастье" и "Жизнь" едва ли не 4 разные темы, которым поэт уделил каждой особое внимание, так как каждая из них его по-своему притягивала - от 1927 года и до наших дней. Все же опрометчиво было бы заключить, что четыре, сведенных в один, тома, один от другого отделены слишком резкой чертой... Им всем свойственно одно главное устремление... любовь к тому, что пришлось покинуть, вдалеке от чего пришлось провести всю жизнь... О "Полях" и о "Степи" Николай Евсеев пишет теперь, в Париже, так, точно, уверенный в себе, он продолжает шагать по Донской области; или скакать на лошади; или говорить со станичниками; или, склонившись над дедовскими могилами, вдыхать запах полыни; чувствовать азиатский ветер; слушать чибисов..." (Я.Н.Горбов. "Возрождение", #140).

Елагин И.В.
Отсветы ночные. - Нью-Йорк.

"Елагин - поэт-энтузиаст, который всегда говорит-поет с увлечением, с упоением... Он часто выбирает ударные слова: это, например, льдина или пятнадцать тысяч ночей или глагол отдаю, и затем несколько раз их повторяет все громче, звонче, - до верхнего до теноров...

Он сродни Цветаевой, а также и Пастернаку, своим динамизмом, поэтическими скоростями, но поэтическое хозяйство у него - свое собственное, не по чужим образцам "организованное".

Елагинские стихи привлекают магией, как словесной, так и напевной, звуковой..." (Ю.Иваск. "Новый журнал", #74).

Зайцев Б.
Осенний свет. "Возрождение", #136.
Путники. "Возрождение", #142-143.

Ильинский О.
Стихи. Книга вторая. - Мюнхен.

Караваев А.
Большая диктатура. - Мюнхен.

"Если бы А.Караваев хотел бы отпугнуть читателя, он не мог бы сделать лучше. Ему мало иностранных терминов уже засоривших русскую речь, так не угодно ли расшибиться о "потегенез", которым он триумфально завершает первую фразу своей книжки, и, не успев оправиться, споткнуться о "координаты современности", растянутые автором без всякой нужды. Между тем, книжка Караваева интересна...

Революция, как всегда и везде, вынесла на гребне своего девятого вала "бесов", подпольщиков, давно ставших по другую сторону добра и зла. Тысячи причин, одно бы перечисление которых завело бы нас слишком далеко, способствовали их победе, конечной жертвой которой стали темные народные низы, именем которых они орудовали..." (Н.В.Станюкович. "Возрождение", #145, 1964).

Каратеев М.
Богатыри проснулись. Исторический роман. Продолжение. "Возрождение", #133-135.

Кашина-Евреинова А.
Н.Н.Евреинов в мировом театре 20 века. - Париж.

Кторова А.
Юрин переулок. Повесть. "Грани", #53.

"Сама история "Юриного переулка" незамысловата. Необычайно способный, - а в музыкальном отношении гениальный, - Юра Чарунов рожден, так сказать, случайно...

Вся повесть - необычайно живое, прямо можно сказать пленительное описание жизни советской средней школы, десятилетки, той, что пришла на смену прежним гимназиям...

И школа, и соседи сбегаются к полуподвальному окну, где живет Юра, послушать его игру на аккордеоне: "стайка знакомых мордашек устраивается, кто на корточках, кто на скользких от грязи и дождя бревнах... Стайка состоит из птенчиков-первоклассников, пожилых восьми и десятиклассников и даже взрослых...

Все примостившись с великим удовольствием слушают не только фуги Баха, но и скучные этюды и даже гаммы..."

А что до самого Юры, то "только услышит мелодию, сразу, без единой фальшивой нотки, так и заиграет... Абсолютный слух..."

Его музыкальный дар похож на сердце. Он о нем не думает. И уж во всяком случае не согласится на то, чтобы его как-то с выгодой использовать..." (Я.Н.Горбов "Возрождение", #140).

Кузнецова Г.
Грасский дневник. "Новый журнал", #74.

"2 июля 1927 года.

Ходили после завтрака в город. День изумительный. Внизу на площади пустота и солнце, каменный фонтан один плещется в этой тишине, переполненный водой, сияющей на свету. И.А. (Бунин - А.О.) остановился и, удержав меня за руку, сказал: "Вот это то, что я больше всего люблю - настоящий Прованс!" И, помолчав, прибавил: "Мне почему-то всегда хочется плакать, когда я смотрю на такие вещи".

Когда мы поднимались через сад Монфлери, он все время обращал мое внимание на небо - действительно изумительно прекрасное, густого голубого цвета, в котором есть и что-то лиловое. В этом лилово-голубом особенно прелестно мотаются мягкие ярко-зеленые ветви елей, облитые солнцем и непередаваемо прекрасные...

Уже на подъеме к нашей вилле мы засмотрелись на море, резко голубое, к горизонту чуть размазанное чем-то белым, что, занимаясь как воздушный пожар, переходило на небо. И он сказал мне: "Это надо, придя домой, записать коротко, в двух словах заметить о сегодняшнем дне: о зелени, о цвете неба, моря..." И вот я пишу, но не так коротко, как говорил он, потому что мне хочется сказать и о нем самом, о том, что он был весь в белом, без шляпы...

8 августа.

Говорили вчера о писании и о том, как рождаются рассказы. У И.А. это начинается почти всегда с природы, какой-нибудь картины, мелькнувшей в мозгу, часто обрывка. Так "Солнечный удар" явился от представления о выходе на палубу после обеда, из света в мрак летней ночи на Волге. А конец пришел позднее. "Ида" тоже от воспоминания о зале большого московского трактира, о белоснежных столах, убранных цветами...

Часто такие куски без начала и конца лежали долгое время (иногда годы), пока придумывался к ним конец..."

Магула Д.А.
Fata Morgana. - Нью-Йорк.

Маковский С.К.
Requiem. Девятая книга стихов. - Париж.

...Одной лишь в руки
Правило отдал я судьбы моей, -
Одной поверив, знал - что коль изменит, с ней
И смерти не прощу разлуки.
Я Музой называл ее, с собой
Влюбленно уводил в лесные чащи...

Так, именно так, с этими ударениями и этой, не допускающей никакого колебания, прямолинейностью вложил Сергей Константинович Маковский в оставленные нам в наследство строки и строфы 9-ой книги стихов все свое поэтическое благоговение. И далось ему это естественно и просто...

Изгнанник - как мы все - и, как мы все, сокрушающийся о том, что
...рухнула Российская земля
В бесправья хаос первобытный,
он везде находил пищу для творчества.
Старинный бор вокруг, и в нем
Укромных деревень становья,
Где пахнет кабачек вином
И молоком тепло коровье,
И город сплошь Средневековье..."

(Я.Н.Горбов. "Возрождение", #138).

Можайская О.Н.
Разлука и верность. - Париж.

"О.Можайская проходит по жизни не бездумно. Многие ее стихотворения - итоги.

Во всех ее стихах нет ничего статического, никаких описаний. Стихотворение "Автору Свидания Джима" волнует тонким пониманием юности, простодушности, чистоты:

Все, что скрыл от равнодушных взоров,
Все, чем молодость томила - вновь:
Музыка, молитва, без которых
Не приходит никогда любовь.

Когда О.Можайская говорит о природе - это всегда символ того "домой", где "ни слез, ни вздохов, ни разлуки".

Отсутствием равнодушия, горячностью, гневом и горечью отмечены многие стихи поэта:

Не размышляя о цене
Готова я платить
За право чувствовать вдвойне
И эту жизнь любить.

Все стихи в движении, беспокойстве, стремлении и все они тянутся в запредельное. К "житейскому попечению" Можайская относится высокомерно-презрительно. Для нее важнее всего то, что -

Самый страстный вопрос
Уже - ответ.
А для мудрых, для роз
Загадки нет.

(Ек.Таубер. "Новый журнал", #74).

Надеждин М.И.
Через страдания к звездам. - Сан-Франциско.

Одоевцева И.
На берегах Невы. "Новый журнал", #68, 71-73.

Ржевский Л.
Начало романа. "Мосты", #10.

"Рассказов и более или менее удачных попыток описаний жизни во всевозможных лагерях, - много и некоторые из них, отклоняясь от стиля свидетельств, принимают облик повествовательный. Что лагерная тема трудна - отрицать не станет никто. И отдаление еще не достаточное, - не все еще отстоялось... К тому же сам материал неблагодарный: в закрытом лагерном мире нужной романисту полной жизни быть не может. С тем большим интересом следует отнестись к "Началу романа" Л.Ржевского...

Сюжет расположен во времени и в пространстве и распределен между персонажами на редкость умело...

Чуть-что не на каждой странице этого текста то, что называется "находки". При этом они нигде не подчеркнуты, никогда не сделано ни малейшей попытки возбудить излишнее любопытство читателя... Редко приходится читать так хорошо, с таким умением, так вдумчиво и просто написанные вещи.

Завязка - умирающий, чувствующий уже дыхание смерти лейтенант, который сознавая, что навсегда потеряно то, что его ожидало на воле, куда он вырвался бы, если бы не умер, хочет передать некоего рода "живое завещание" соседу. Но сосед отлучился, и лейтенант умер один. Зная, что его труп обыщут... он зажал записочку с планом побега в руке. Лицо его, в усах и бородке, "отчаянно напоминало лицо Христа" и, чтобы овладеть записочкой, соседу пришлось разгибать окоченевшие уже пальцы. Так один передал другому возможность уйти на свободу, встретить ожидавшую его там в условном месте и заменить умершего..." (Я.Н.Горбов "Возрождение", #136).

Сабурова И.Е.
Корабли старого города. - Мюнхен.

Смоленский В.А.
Стихи. - Париж.

Тарсис В.
Веселенькая жизнь. Роман. "Грани", #54.
Сказание о Синей Мухе. Красное и черное. - Франкфурт-на-Майне.

Таубер Е.
Неукротимая совесть. О поэзии Анны Ахматовой. "Грани", #53.

Терапиано Ю.К.
Избранные стихи. - Варшава.

Фесенко Т.
Повесть кривых лет. - Нью-Йорк.

"Повесть кривых лет - это документальная повесть о жизни одной семьи в годы до войны и в страшные военные годы. С первой и до последней страницы эти воспоминания подкупают своей искренностью... Татьяна Фесенко начинает книгу с воспоминаний о своем детстве. Киев. Интеллигентная семья научного работника. Первая мировая война, революция, гражданская война, принудительная коллективизация, ежовщина, вторая мировая война, гитлеровская оккупация, уход на запад, лагеря в Германии, угроза принудительной репатриации. Кончается книга отъездом в Америку. Все в этом повествовании интересно, предельно правдиво и в то же время драматично...

Книга Татьяны Фесенко - это в какой-то мере история борьбы советского человека за себя, борьбы за человечность. Путь, пройденный автором, характерен для многих советских интеллигентов..." (В.Завалишин. "Новый журнал", #74).

Филиппов Б.
Музыкальная шкатулка. - Вашингтон.

"Боярские посиделки, с описания которых начинается "Музыкальная шкатулка", происходили в Санкт-Петербурге незадолго до смерти Ленина. Говорилось со знанием предмета и с увлечением о родословных, о гусарах и уланах, служивших в том или ином гвардейском полку, о продвижении по службе или неудаче, о браках, орденах и парадах... Б.Филиппов подчеркивает: это было в 1923 году.

Но жилось тогда очень многим очень голодно, очень тесно. Не хватало топлива, нечего было надеть...

Жирные и пестрые нэповские витрины больше вызывали раздражения, чем манили. Но жизнь, настоящая русская жизнь, которую тогда только готовились втиснуть в рамки доктрин, еще не была сломлена. Тем, у кого на плечах было "легоньких 20 лет", подмогой была как раз их легкость. У других были еще совсем свежие, совсем близкие воспоминания, навыки, оставшиеся навыками, род внутренней уверенности, что "безобразию будет положен предел", что оно не навсегда..." (Я.Н.Горбов. "Возрождение", #138).

Чиннов И.
Линии. - Париж.

"Его стихи, по преимуществу, музыкальны. И его слова, рифмы, ритмы, - за которыми, иной раз, просто таки, громоздятся образы, так их много, так они выпуклы, - так же "как нотные знаки" нанизаны на линии, связаны в стихи прямой, точной нитью. Само название книги "Линии" побуждает иной раз задуматься над близостью, над родственностью отношений между поэзией и музыкой...

В сборнике Игоря Чиннова легко различить род музыкального диалога и с природой, и с временем, и с совершающимся, и с потусторонним. Его "луна почти живая", и звуки стихов "уже не слышны с земли" во время прогулок "по полоскам дыма" похожим, "там, вдали", на "оснеженные тропинки", - звуки стихов, в которых нет ни одного недочета, и "незримый сад", где расцветают "нездешние ветки", и

Ночь, голубая пришелица,
когда
Полное лунного шелеста
Дремлет легко бытие

и

... небо вечернее, цвета
Бирюзы сквозь березы -
Это же все...

- говорит сам Игорь Чиннов -

... обрывок ответа
На молитвы и слезы..."

(Я.Н.Горбов "Возрождение", #140).

Шиманская А.С.
Я вам прочту. Стихи. - Париж.

"Я вам прочту" - уже третья книга А.Шиманской. Книга поэта должна составлять целое, а не сборник случайных... стихотворений. Книга стихов в идеале должна быть настолько цельной, чтобы производить впечатление одного стихотворения...

"Я вам прочту" А.Шиманской - за последние годы - одна из немногих книг, отвечающих этому строгому требованию. В ней автор отразился целиком, и это делает книгу правдивой и настоящей. В ней нет фальши, выдуманных, хотя и красивых чувств, и нет обычной банальности - "все о том же", о любви к природе, о разбитом сердце... Даже такая общеэмигрантская тема, как тоска по родине, взята Шиманской своеобразно...

Платят мне за труд французским хлебом,
По-французски только говорю,
На открытке тут кусочек неба...
Но по-русски я тебя люблю.

(И.Одоевцева. "Новый журнал", #74).

Московские картинки

Беловенец Т.
Московские картинки. "Возрождение", #137.

"Колхозный рынок.

Попала я на него совсем случайно. В метро ко мне подошла маленькая старушка и спросила, как лучше всего проехать на Павелецкий вокзал. У меня в руках был план, и я дала ей нужные указания. "Там рынок колхозный, - начала она, - и продаются такие хорошие китайские яблочки. И варенье из них получается очень вкусное"...

Рынок я нашла не сразу. Затрудняло то, что я совсем не могла себе представить, на что он похож. Поэтому удивилась, когда, пройдя вдоль длинной стены, увидела в ней деревянные ворота и надпись: "Колхозный рынок". А за ними старую Русь.

У поднятых к верху оглоблях телег, у лотков, мимо огромных бочек с солеными огурцами, ходил народ, напоминавший забытый старый фильм или рассказы Горького. Рынок полукрытый лишь в центре; вокруг... были разложены, у кого просто на земле, у кого на рогожке, всевозможные сорта грибов, яблок и всякой зелени. В одном углу быстро росла очередь. Там продавали какую-то розоватую рыбу по 33 копейки штука... У бочки двое колхозников сосредоточено ели черный хлеб, вылавливая иногда соленый огурец. Рассол тек по их рукам и они стряхивали его обратно в бочку...

Фальцовщики.

Они подходят к нам у входа в гостиницу, или на улице, заслышав иностранную речь...

Владику и Гоше по 20 лет. По внешнему виду они "стиляги". У Гоши светло-зеленая куртка явно иностранного покроя, а у Владика черный клеенчатый плащ, перетянутый в талии...

Они познакомили меня с жизнью молодежи, живущей "по блату". Оба записаны в Институте Иностранных языков, где они проводят необходимое время, чтобы оправдать стипендию... Записаны также в комсомол...

У фальцовщиков очень живописный жаргон. У них всегда выходит "хохма", когда они хотят "охмурить" девушку...

Страстные поклонники Евтушенко. Обещают принести тетрадь с неизданными стихами, написанными рукой поэта...

Фальцовщиков сразу заинтересовала моя кофта. Они предложили за нее 80 рублей... (я за нее заплатила 50 франков, а они предложили 400!) Я только поинтересовалась, кто может такие цены давать. Они рассказали мне про какую-то Аллочку, папа которой генерал...

По Москве.

Перейдя Москву-реку, пошла по Большой Ордынке. Попала в настоящую русскую старину. Тут наверно и 100 лет тому назад также было. Низенькие домики, кривые переулочки, цветы на подвальных окнах... Если бы не попадались мне "Агитпункты", то трудно было бы поверить, что я в Москве 20 века...

Был любопытный разговор о религии с пожилой женщиной. Она спросила у меня: "Ну как, у вас во Франции, религию еще не вывели?"! Несуществование Бога она мне доказала следующим доводом: "Ведь летали же наши космонавты в космосе, Бога там не встретили, значит и нет Его!" С интересом выслушала мои жалкие попытки объяснить ей понятие "Бог", но осталась при своем мнении...

В маленьком киоске продавались цветы. Я увидела большие букеты белых и лиловых флоксов, таких, о которых давно мечтала, и встала в очередь...

Садилось солнце, освещая последними лучами Большой Театр... Стояли милицейские машины, призывая "граждан" к дисциплине..."