Между Сциллой алармизма и Харибдой самоуспокоенности

Западные аналитики, оценивающие результаты многочисленных обследований общественных настроений, проведенных в последнее время в странах развитой демократии, почти единодушно утверждают: диагноз, поставленный в 1975 году М.Крозье, С.Хантингтоном и Дж.Ватануки, не подтверждается. Кризиса демократии нет. Да, рост недовольства граждан деятельностью политиков и политических институтов, действительно, существует. Однако приверженность подавляющей части населения демократическим идеалам и ценностям политической демократии остается неизменной. И с этой точки зрения, прежние страхи относительно нарастающих угроз стабильности демократии как таковой представляются большинству западных наблюдателей явно преувеличенными. "Мы не находим, - констатируют сегодня С.Фарр, Р.Патнэм и Р.Далтон, - свидетельств того, что... сама по себе демократия рискует быть вытесненной каким-либо недемократическим политическим режимом или же социальной или политической анархией"¹. "Даже там, где общественное недовольство функционированием отдельных демократических правительств становится настолько острым, что это приводит к перевороту в существующей партийной системе (как это произошло в 1993-1995 годах в Японии и Италии), эти изменения, - пишут авторы, - не содержат в себе какой-либо серьезной угрозы основополагающим демократическим принципам и институтам. В этом смысле мы не видим значительных доказательств некоего кризиса демократии"².

Вместе с тем, отвергая тревожный диагноз авторов отчета "трехсторонней комиссии", западные специалисты далеки от согласия относительно подлинного характера недуга, переживаемого ныне демократическим обществом. Более того, отнюдь не все рассуждающие на эту тему авторы признают сам факт болезни современной западной демократии. Некоторые из них убеждены, что усиление критических настроений граждан и рост их недовольства функционированием демократических институтов являются свидетельством не столько неблагополучия западной демократии, сколько, наоборот, - ее крепкого здоровья и жизнеспособности.

Само по себе появление критически настроенных граждан, считают эти авторы, служит фактором реформирования и обновления демократии, заставляя ее идти в ногу со временем и реагировать на все новые и новые требования, возникающие в обществе. "В каком типе гражданина нуждаемся мы в демократической системе? - задается риторическим вопросом М.Доган. - Несведущем, наивном, почтительном, слепо следующем за вожаком, легковерном, верящем в мифы? Или же в информированном и демифологизированном гражданине, находящемся на распутье многообразных влияний и общественных расколов, или, короче говоря, - в рационально недоверчивом гражданине? Здоровый критический скептицизм может только укрепить демократию. В явлении, названном кризисом демократии, нам следует видеть скорее коллективное стремление к большей демократии, нежели утрату веры в ее фундаментальные ценности... Эрозия доверия является прежде всего неким знаком политической зрелости. И речь должна идти не столько о том, что ухудшилась демократия, сколько о том, что улучшился критический дух большинства ее граждан... Один из принципиальных уроков, который должен быть усвоен, заключается в том, что наличия электоральных процедур больше не достаточно для формирования доверия к представительной демократии. Суждения сегодняшних граждан больше не выражаются лишь один раз, в момент проведения выборов; они высказываются еженедельно или ежемесячно"³.

Вместе с тем, ряд авторов признает, что нынешнее состояние общественных настроений, хотя и не содержит прямой угрозы выживанию демократической системы правления, является, несомненно, поводом для серьезных беспокойств. "Если верно, - пишет П.Норрис, - что рыба гниет с головы, то тогда эрозия поддержки ключевых институтов представительного правления может рассматриваться как тревожное явление, которое может постепенно подорвать веру в демократические ценности. Когда люди не доверяют парламентам, государственным деятелям, партиям или полиции, а режим функционирует плохо, тогда со временем они могут разочароваться в демократии как некоем идеале. Это может иметь серьезные последствия, поскольку общественная приверженность демократическим ценностям рассматривается обычно как необходимое, хотя и недостаточное условие для долговременной стабильности демократий и преодоления режимами трудных времен"⁴.

Как видим, общественные настроения, существующие в современных западных демократиях, дают определенный простор для субъективизма в их оценке. И, очевидно, трезвыми могут быть признаны те суждения о характере этих настроений и их возможном влиянии на будущее демократической системы, которым удается избежать крайностей алармизма, с одной стороны, и благодушия, с другой. В то же время, вывод о значении этих настроений для демократического общества вряд ли может быть сделан лишь на основании одних только данных о масштабности их распространения и степени их устойчивости. Необходимо учитывать и характер реакции на эти настроения со стороны политических институтов и лидеров. Лишь в том случае, когда сигналы, исходящие со стороны общества, находят отзвук и вызывают соответствующую реакцию на уровне политических структур, они действительно приобретают позитивное для будущих судеб демократии значение. И в этом смысле опыт минувших десятилетий продемонстрировал не столько преувеличенность тревог по поводу растущего недовольства граждан, сколько недооценку теориями "кризиса" адаптационных способностей западной демократии.

Изменения в общественных настроениях внесли существенные коррективы в деятельность политических партий и правительств многих демократических стран. Массовые социальные движения 70-х - 80-х годов повернули политическую жизнь западных демократий лицом к ряду новых проблем. Многие из поднятых этими движениями вопросов (в частности, вопросы экологии) заняли важное место в повестке дня современной западной политики. В течение последнего десятилетия в таких странах, как Италия, Япония, Новая Зеландия, во многом под влиянием усилившегося общественного недовольства политическим процессом были осуществлены радикальные реформы избирательных систем. В Великобритании общественные настроения дали толчок некоторым далеко идущим конституционным инициативам, затрагивающим вопросы электоральной реформы, реформы Палаты лордов, регулирования системы политического финансирования, принятия закона о свободе информации и ряд других проблем.

Некоторое время назад английский журнал "Экономист", посвятивший целую серию статей теме настроений западных граждан с точки зрения их воздействия на функционирование политических институтов, писал: "...Способность демократии эволюционировать является, возможно, ее главным достоинством. И сегодня каждая зрелая демократия продолжает эволюционировать"⁵.

Три теории роста недовольства

Можно только гадать о том, какими были бы сегодня взгляды западных граждан на власть и политические институты демократии в том случае, если бы западная политическая система не проявила свои адаптационные возможности. Ясно, однако, то, что, несмотря на все способности западной демократии к эволюционированию, широкое недовольство граждан ее функционированием по-прежнему остается характерной особенностью многих стран. И этот факт побуждает социологов и политологов вновь и вновь вдумываться в причины сохраняющейся устойчивости общественных разочарований.

Среди многочисленных объяснений этого явления, выдвигаемых западными исследователями, можно выделить три основных подхода. Один из них обращает внимание, главным образом, на политические причины общественного недовольства. Сторонники "политических объяснений" считают, что рост массового недовольства граждан порожден своеобразным конфликтом между значительно расширившимися ожиданиями, связываемыми с деятельностью правительства, и его неспособностью удовлетворить возросшие притязания масс. Произошедшее в послевоенный период усиление роли государства дало, согласно логике таких объяснений, толчок расширению требований, предъявляемых гражданами к структурам власти, - требований, которые, учитывая процессы глобализации экономики, с одной стороны, и "перегруженность" государства возросшими социальными обязательствами, с другой, оказались нереализованными. Речь, иными словами, должна идти о "кризисе государства" и о снижении его возможностей обеспечивать социальную и экономическую эффективность политической системы как о главной причине растущих общественных разочарований.

Убедительность подобных объяснений вызывает, однако, сомнения у ряда западных специалистов. Им представляется излишне прямолинейной проводимая в рамках такого подхода связь между уровнем общественного недовольства и экономическими аспектами функционирования западной демократии. Если ограничивать оценку эффективности демократической системы сугубо экономическими категориями (например, размером ВВП на душу населения), то тогда - пишет, в частности, П.Норрис - такие объяснения мало что дают для понимания изменений в настроениях граждан во многих странах. Так, в Японии и в Италии в послевоенный период наблюдался чрезвычайно быстрый экономический подъем, и вместе с тем в этих странах "политический цинизм" был весьма широко распространен. В Соединенных Штатах доверие к правительству существенно снизилось в 60-е годы, несмотря на то, что в этот период экономика страны находилась в относительно благополучном состоянии. Значительно большую убедительность данная теория приобретает, по мнению П.Норрис, в том случае, когда во внимание принимаются "неэкономические аспекты эффективности политического управления". Однако при этом возникают существенные трудности с определением объективных показателей этой эффективности⁶.

Другая система объяснений ставит во главу угла так называемые "институциональные факторы" - обусловленные спецификой той или иной страны особенности деятельности политических институтов, снижающие возможности представительства общественных интересов. Некоторые авторы обращают, в частности, внимание на то, что в некоторых странах способность граждан обеспечить достаточный уровень подотчетности политических лидеров и представителей власти оказывается ограниченной особенностями партийной системы, а также характером законодательства, регулирующего выборы в представительные органы. В ряде стран общественное недовольство вызывают избирательные системы, в основе которых лежит принцип "победитель получает все", создающий возможность полного игнорирования интересов меньшинства. Устарелость конституционных основ политического устройства в некоторых случаях приводит к совершенно абсурдным результатам демократического волеизъявления, как это произошло недавно на президентских выборах в США. Ослабление возможности избирателей использовать выборы в качестве механизма влияния на политический процесс происходит и в связи со снижающейся в условиях глобализации независимостью национального государства в определении собственной социально-экономической политики.

И, наконец, третья система объяснений подчеркивает значение, в первую очередь, факторов культурологического характера. Особое влияние на формирование этого подхода к пониманию изменений в общественных настроениях оказала разрабатываемая американским политологом Р.Инглхартом теория постматериализма. В соответствии с этой теорией, по мере смены поколений в современном постиндустриальном обществе происходят глубокие ценностные изменения, способствующие появлению более критически настроенных граждан, испытывающих гораздо меньшее уважение и доверие к традиционным источникам власти⁷.

Растущая приверженность представителей новых поколений западных граждан к постматериальным ценностям накладывает отпечаток на их отношение к таким традиционным институтам как правительство, партии, церковь, армия, полиция. Теория постматериализма, утверждая, что процесс модернизации, разрушающий прежний высокий уровень поддержки традиционных иерархических институтов и ослабляющий авторитарные ценности, порождает кризис доверия к правительству, подчеркивает в то же время, что это явление не следует понимать как некий кризис доверия к самой демократии. Скорее, оно означает лишь то, что рост постматериальных ценностей новых поколений приводит к появлению новых форм политического поведения в виде "акций прямого действия" или участия в социальных движениях, заменяющих старые каналы "участия" посредством партий или групп интересов. По убеждению сторонников культурологической теории, генерационный характер сдвигов в системе ценностей означает, что падение веры в правительство и политические институты представляет собой процесс, который трудно - если вообще возможно - повернуть вспять.

С российской "колокольни"

Знания об изменениях, происходящих в последние десятилетия в общественном сознании западных граждан и во многом определяющих нынешнее состояние западной демократии, конечно же, не могут быть чисто механически использованы для понимания российских реалий. Современное российское общество и особенности его развития слишком специфичны, чтобы рассматривать их сквозь призму процессов, идущих в западных обществах. Многие из складывающихся там закономерностей взаимосвязей между состоянием общества и настроениями его граждан невозможно напрямую проецировать на Россию. В частности, вывод западных аналитиков о том, что масштаб общественного недовольства и разочарований граждан в политических институтах демократии крайне слабо соотносится с показателями их экономического благоденствия, в российском контексте выглядит неким парадоксом.

Большинство россиян с самого начала демократических преобразований в стране связывало ценности демократии не столько с политическими свободами, сколько с материальным благополучием. С этой общественной системой ассоциировались, в первую очередь, ожидания улучшения социальных и материальных аспектов жизни, и именно с этой точки зрения ей отдавалось предпочтение перед продемонстрировавшей свою экономическую несостоятельность социалистической системой. Как показывают многие опросы, большинство населения нашей страны считало и продолжает считать, что демократия характеризуется, в первую очередь, экономическим процветанием общества, обеспечением правительством основных материальных запросов граждан и равенством всех перед законом, И лишь меньшая часть российских граждан видит основное достоинство демократической системы в наличии политических свобод и партийном плюрализме.

Подобное понимание демократии отнюдь не является отличительным свойством российского общественного сознания. Аналогичная склонность масс оценивать достоинства демократии прежде всего по ее способности обеспечивать удовлетворение социально-экономических запросов населения характерна и для многих других стран поставторитарного развития. Однако населению России и ряда постсоветских государств такой потребительский √ или, как говорят социологи, "инструменталистский" - подход к демократии, свойственен, пожалуй, в наибольшей степени.

И тем не менее было бы непозволительным эгоцентризмом относиться к происходящему в общественной жизни западных демократий как к чему-то, не имеющему к нам никакого отношения и способному стать для нас, в лучшем случае, лишь объектом праздного и достаточно абстрактного любопытства. В той мере, в какой Россия стремится (по крайней мере, на уровне декларируемых интенций) вписаться в рамки демократического мира, нам не могут быть безразличны особенности функционирования обществ, занимающих в этом мире наиболее прочное положение и относящихся к числу наиболее развитых демократий.

Думается, что реальности западных демократий могут быть интересны нам в нескольких отношениях. В свете этих реальностей явно драматизированными выглядят наши представления об особой, не имеющей аналогов ущербности и неполноценности российской демократии. Можно, очевидно, спорить о масштабах и глубине пороков, характерных для политической системы в западных обществах. Но нельзя не видеть того, что представления о так называемом совершенстве западных "полноценных" демократий, мягко говоря, преувеличены.

Достаточно важным выглядит для нас и опыт западных демократий по преодолению своих пороков и реформированию общества. И дело не только в том, что опыт этот может быть для нас поучительным, демонстрирующим необходимость относиться к демократическому устройству и его политическим институтам не как к чему-то раз и навсегда застывшему и нуждающемуся лишь в сохранении в неизменном виде, а, напротив, требующему постоянного совершенствования и "перманентной" демократизации. Дело еще и в том, что именно от усилий, предпринимаемых странами утвердившейся демократии в этой области, от их способности эволюционировать, отвечая на вызовы времени, в значительной мере зависят перспективы не только самих классических демократий, но и вообще будущее демократического развития мира.

Примечания:

¹ Pharr, Susan J., Putnam, Robert D., and Dalton, Russell J. A Quarter Century of Declining Confidence. - Op.cit., p.8.

² Ibid., p.9.

³ Dogan, Mattei. Erosion of Confidence in Advanced Democracies. - Op.cit., p.22.

⁴ Norris, Pippa. Introduction: The Growth of Critical Citizens. - Op.cit., p.27.

⁵ The Economist, 21 August 1999, p.25.

⁶ Norris, Pippa. Institutional Explanations for Political Support / In: P.Norris, Ed. Critical Citizens. - Op.cit., p.218.

⁷ См. Inglehart, Ronald. Modernization and Postmodernization: Cultural, Economic and Political Change in 43 Societies. √ Princeton: 1997.