П.С. Рейфману, с любовью и благодарностью

Тема:

Замечательный сайт - Pobediteli.ru.

Искренне советую всем, кто не видел его, посмотреть.

И хотя тут не найти данных о моем учителе - профессоре Павле Семеновиче Рейфмане (сложно, пользуясь официальными каналами, учитывать ветеранов из дальнего уже, да еще и объявленного вражеским - на потеху очередным потешным - зарубежья), но можно найти данные о других ветеранах.

Источник:
Данные о других ветеранах

Вариации:

Сегодня 9 мая 2005 года, и мы отмечаем 60-летие Победы над фашизмом.

Через 50 лет после окончательного окончания первой Отечественной Войны, через 60 - после начального начала ее писатель Л.Толстой уже публиковал первую часть своего романа "Война и мир". Толстой родился в 1828, через тринадцать лет после завершения русско-европейской эпопеи.

Мои знакомые ветераны второй (и надеюсь - последней) Отечественной умерли уже, к сожалению, почти все. Умер В.Л.Гольденталь - бесшабашный до конца десантник-диверсант, солнечный человек, строитель. Умер учитель мой Ю.М.Лотман, рыцарь, артиллерист, гениальный филолог и историк. Что касается обоих моих дедов-ветеранов, то я не видел ни одного из них: один, красный командир, без вести пропал на той войне, другой, военный врач, разоблаченный впоследствии как безродный космополит, умер до моего рождения.

Никто из писателей, родившихся через тринадцать лет после 1945, в 1958, не напишет нового эпоса. Робкий московский бебека сменяет бойкого питерского мемеку на потребу местечковым галеристам и маргинальным издателям. Впрочем, именно в этом поколении - и мои любимые писатели, но уж о войне они писать не станут точно.

К счастью, жив писатель, оправдавший своим трудом русский опыт XX века, фронтовик, отмеченный в базе данных, тайный сочувственник презираемых ныне азартно всеми по указу ТВ и МИДа (кажется, это одно и то же) эстонцев.

Погодите. Позволю себе отступление.

9 мая 1975 года, то есть ровно 30 лет назад, мы, дети, шли с другом моим Женей М. по улице Парижской Коммуны в Киеве. Было тепло. Наверное, даже каштаны цвели. Так или иначе, мы шли, веселились и праздновали День Победы, насколько это было доступно нашим детским умам. А навстречу нам шел Ветеран.

Ветеран был нетрезв. Он был нетрезв и широк в груди, на которой звенели награды. Он дышал коньяком и пивом. Он шатался поперек улицы Парижской Коммуны. Он глядел испытующе на цветущие каштаны, на улицу, заворачивающую вверх и вправо, на майские нежные сумерки, на плакаты о тридцатилетии Победы, на нас с Женей М. Лет ему было, ветерану, примерно, как мне сейчас. Ну ладно, чуть больше.

Ветеран остановил нас. Поглядел скептически. Сказал: "Нет, я понимаю. Я извиняюсь, конечно. Но я понимаю. Разве это (он ткнул в грудь жестким пальцем мне) - грудь? Это не грудь. Да и это (он ткнул в грудь Жене М.) - не грудь, я извиняюсь! Вот это (он ткнул пальцем себе в грудь) - грудь. Раньше была, да. Я в боях, извиняюсь, побывал. У меня один глаз, вот этот - бутафория. А другой, вот этот - стекло. Я ничего не вижу. То есть, - тут ветеран обвел широким жестом нас с Женей М, улицу Парижской Коммуны, город Киев, УССР, Советский Союз, - так-то я вижу, конечно... Но хорошего-то ничего не вижу, нет!"

И мы с Женей М., взглянув окрест себя, в справедливости слов Ветерана убеждены стали. И ничего хорошего в Советском Союзе, УССР, городе Киеве, улице Парижской Коммуны, да и в самих себе - не увидели.

И отошли, просветленные. И так и идем.

Я, собственно, вот о чем: глаза у Ветерана были, хотя и пьяные, но вполне настоящие. Потому что Ветеран тот был - Живой. Это мир вокруг был бутафорией, стеклом, картонными декорациями, в которых заблудился этот настоящий человек. И праздник - не праздник. И дети какие-то не совсем настоящие по улицам ходят. Тяжело Живому среди декораций.

Так вот: когда я потом увидел по какому-то телевизору выступления А.И.Солженицына, у меня сразу всплыло почему-то это киевское воспоминание о Живом.

Живой. Другого слова в суматохе предпраздничной не подобрать. Хотя слова, которые по телевизору, конечно, могли быть о мазуте или Назарбаеве.

Когда я слушаю сегодня рассуждения о великом полководце Сталине, сетования о возрождении фашизма в Прибалтике, призывы в этот тяжелый для вертикали власти момент немедленно сплотиться вокруг какой-нибудь скульптуры работы Церетели, кликушеские заклинания медиалюдей о "нашей победе", я пытаюсь услышать весь этот птичий хор ушами Живых, тех, которых знаю лично или по книгам. Смешно становится.

Всем ветеранам той войны я сегодня кланяюсь с благодарностью. Если вдруг кто-то из них (независимо от того, как он отнесется к этому тексту, который и дописать-то трудно, не то что прочитать) попадет на эту страницу, я буду искренне польщен возможностью сказать ему "спасибо".

И я бы хотел особо поклониться моему учителю П.С.Рейфману и гениальному русскому писателю А.И.Солженицыну.

Последний написал, кстати, свои "Войну и мир", а что кто-то не заметил, так на то и историко-литературный процесс.

Это, вообще-то, было интимное письмо.

С Днем Победы, Павел Семенович!

С Днем Победы, Александр Исаевич!

Опрос:

Интимные письма в качестве колонок:

Допустимы
Ужасны
Прекрасны
Встречаются
С Днем Победы!

Комментарии:

Альма Патер

Поиск ветеранов, - с которыми, как найдут, не знают что делать, - занятие благодарное, с известной точки зрения. Отчего тем усерднее ищут, - лишь бы не найти. Потому что с Неизвестным солдатом обращаться ясно как: воздал почести - и выбросил из головы. Не то с людьми с именами, с живыми и мертвыми живыми победителями - тяжело и хлопотно. И правда, что же соберешь в себе для каждого из них, помимо человеческой благодарности?

Иван А. Ильин

Встретил на днях в поликлинике бабулю.

У меня в руках выпивка была, бабуля подошла и про своего деда: "тоже вот" - мол - "выпить любил...". Дед умер четыре месяца как.

- Водку я ему никогда не брала, только мою пил. Говорил: "у них она из нефти, а у тебя из варенья", лимон ему туда отжимала...

В парк ходила после войны. Все любимого ждала-ждала. Хоть какой бы пришел! Хоть без ноги, хоть без руки - так и не дождалась. А потом уж - лишь бы за кого. Детей надо было иметь.

Дочка. Муж у дочки тоже теперь покойный. И я тоже, сейчас уж не знаю, что брать? Лекарства или еду, придешь в магазин посмотришь-посмотришь... Все уж - пора и мне...

Дима Фон-Дер-Флаасс

Сам я от армии откосил с помощью военной кафедры в университете. После чего ни разу не бывал на сборах, ни из чего не стрелял, и впредь не собираюсь. И никто меня не заставит.

А возможно это потому, что Тогда Они Победили.

Спасибо Им.

А президенты всякие - пусть их себе играют в свои игрушки.

Татьяна Хейн

Холодок щекочет темя

А на пятидесятилетие оно как-то погуще было. Более по-человечески, что ли. Может из-за правильных погод. Или оттого, что ощутимо больше стариков прогуливало по улицам свои награды. Медали позвякивали на ходу и бликовали на солнце. Старикам улыбались, уступали места, пропускали в очередях, дарили цветы и какие-то шарики. Это не только девятого, это недели за две и после, довольно долго.

В троллейбус на Ленинском залезает махонькая сгорбленная старушка абсолютно и необратимо еврейского вида. Синий пиджак, на пиджаке, уж даже и непонятно, как она такую тяжесть на себе носит, медалей и орденов в N рядов сверху донизу. Ей навстречу с ближнего сидения вскакивает лоб - шея шире головы, бритый затылок, цепь, толи от креста, толи так. Уважительно наклонившись гудит: "Садитесь, пожалуйста". Она, подняв глаза, ясные-ясные, с неповторимым, характернейшим прононсом: "Ой, таки как приятно. А то все "зажилась, старая жидовка"".

У нас в садике сидит на скамейке орденоносный дед. Щурится на солнце. Курит. Думает себе о чем-то. Крепкий такой, кряжистый. К нему подсаживается еще один. Худющий, высокий, с палкой. Кивают друг другу. Молчат вместе. Маленькая девчушка протягивает кряжистому шарик и убегает. Дед как-то складывается и начинает плакать. Второй держит его за руку. Кряжистый роется в карманах, оглядывается вокруг. "У вас сигареты не найдется?" - "Найдется". Поднимаюсь с насиженного газона, протягиваю сигареты. Закуриваем. "Выпить бы не помешало, так ведь..." - "Почему не выпить?" Со вчерашнего дня в сумке ополовиненная бутылка клюковки. "Такое будете?" - "Да, дочка". Вот и пригодилась. Пьем, передавая друг другу. "За то, чтоб больше никогда".

На улице старушки-хохотушки. Целая стайка. Идут. Что-то кричат веселое. Звякают. Блестят. Навстречу наряд содлатиков с офицером. Застывают. Отдают честь. Старушки окружают, похлопывают, оглаживают, смеются. Суют солдатикам конфеты в карманы. Солдатики, смущаясь, отнекиваются. "Берите-берите, сыночки. Это же какая жизнь у вас говеная. Уж мы-то знаем. Хоть подсластитесь" . Офицер кивает строго и отворачивается.

Длиннющий переход на Авиамоторной. Бабы с корзинами продают что-то. Много. Последним в ряду молодцеватый свинорыл с "Газетой русских фашистов". Пачка в руках, рядом еще. Восьмое мая.

Иду мимо, смотрю на свинорыла. Он на меня. Сзади два бодрых, изрядно веселеньких ветерана с клюшками. Замедляюсь. Поворачиваю к мордосвину профиль, потом анфас. В глаза, внимательно. Не удерживается, говорит-таки гадость. Спасибо, дружок.

Тут главное, чтобы в голосе должная пронзительность и базарная доверительность тона. "Люди, а кого это пятьдесят лет назад победили? Вы только посмотрите! Прямо тут и сейчас, посреди Москвы фашист недобитый! Это откуда говнище на нашу голову?!"

Есть. Сработало. Ветераны встают в стойку. Клюшки наизготовку. Бабы смыкают круг.

Если бы это чмо тихонечко смылось... но нет же. Не на того напали. Оно еще решило повозникать, даже, от чрезмерности, видимо, решило старичка оттолкнуть. Но это-то не прошло. И пройти не могло. Бабы не подкачали. Да и клюшки - замечательное оружие в руках пролетариата.

Наконец к месту действия вальяжно подплывает милиционер.

"Что это?" - "Да вот, фашист ветеранов обижает".

Осматривает место действия.

Сильно потрепанный фашист, присев по стенке, как-то нелепо утирается, пытаясь одновременно прикрыться от разбушевавшихся баб. Над схваткой ветераны подбадривают свои полки, потрясая клюшками. Весь пол перехода устлан разорванными и скомканными газетами.

Мент, еще немного полюбовавшись: "Та-а-ак! Ветеранаов, значит, обижаем. Фашист, значит. Разойдитесь-ка. А ты, стервец, со мной пройдешься".

А сейчас? Разудалая акция с воблой и водкой. Молоденькие и серьезные с ленточками. И взрослые мертворожденные с теми же ленточками. И воз амбиций: кто памятник ваяет, кто в назидание народам древности, территорию делит, кто оккупантов обличает по случаю, кто старыми извинениями трясет.

А посреди всего этого полтора доживших старика ждут чего-то. Или уже не ждут.

---

Обсудить тему, вариации или комментарии
(Не откажите в любезности процитировать комментируемое место из колонки. Вы также можете ознакомиться с чужими кометариями.)