Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Сеть | Периодика | Литература | Кино | Выставки | Музыка | Театр | Образование | Оппозиция | Идеологии | Медиа: Россия | Юстиция и право | Политическая мысль
/ Обзоры / < Вы здесь
"Отдам всю душу октябрю и маю,
Но только лиры милой не отдам"

Дата публикации:  23 Декабря 1999

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Заметки простодушного

Журналист Цезарь Борджиа в "Тени" Шварца говорит: "Выругаешь человека, а он недоволен. Мне бы хотелось найти секрет полного успеха".

Мне бы, напротив, ничего такого не хотелось, однако эта проблема - "а он недоволен" - меня, практикующего газетного журналиста, не только не обошла, но даже наехала. Как и всех, наверное, коллег, принадлежащих к генерации так называемых "новых" или "молодых" критиков. Чего только нам не довелось услышать и прочесть про себя за последние годы: мы-де и отвязанные, и молодые отморозки, ничего-то нам не дорого, не свято... Кажется, вскорости окончательно возведут нас в погубители культуры.

Все это, право, странно...

"Острый критик!" - сказал как-то один телеведущий, представляя меня в своей программе. Я, помню, тогда удивился: мол, ни о какой остроте вроде бы специально не думаю, просто стараюсь делать свое дело на надлежащем уровне качества.

А потом сообразил: острота в том и состоит. Избрав своим принципом разбор и анализ, посчитав необходимым показывать и доказывать, мы (отморозки) пришли в противоречие с установившейся системой взаимоотношений между деятелями искусств и критикой.

Всякий человек, вступающий на публичное поприще, тем самым декларирует свою готовность быть публично оцененным, и не обязательно высоко. Казалось бы. В действительности же все обстоит иначе.

Деятели искусств питаются фимиамом (термин философа А.К.Секацкого: "Все вознаграждение, получаемое художником, кроме денег"). Есть старинная актерская шутка: "Что-то цветов сегодня не подарили... А ведь покупал!" Деловые партнеры, друзья, жены деятелей и они сами полагают почему-то, что покупать себе цветы на поклоны - прилично. Никак в толк не возьму: неужели это действительно может доставить удовольствие - развернуть поутру газету и читать там похвалы в свой адрес, за которые сам же и заплатил, а то и сам написал.

Да хоть бы даже и ничего такого не было - ведь все равно никто не дожидается, трепеща, утренних газет: мол, вдруг то, что сделал, на кого-то подействовало как серпом по яйцам. Какое там! Высокая оценка произведения кажется естественной, более того, представляется единственно возможной. Любая другая - происки, злой умысел, заказ etc. Умыслить злое может лишь дурной человек. Следовательно, говорящий нам приятное - разумеется, прав, и вообще отличный парень. Говорящий же то, что нас не радует, - негодник, агент ЦРУ/КГБ, фашист, пьющий по ночам кровь христианских младенцев, пидарас и вообще - кто он такой?!

Второй элемент стратегии "защиты" - "двинем в ответ положительную рецензию".

Альцест:

Пока меня король сам не заставил,
Чтоб я подобные стихи хвалил и славил,
Я буду утверждать, что плох его сонет
И петли за него достоин сам поэт! <...>

Оронт:

И все ж мои стихи отменно хороши.

(Мольер. "Мизантроп").

Похвалы чему бы то ни было сами по себе никаких возражений вызвать не могут. Похвалы, предлагаемые в качестве контраргумента, напоминают диалог: "Вам не дует из форточки?" - "Спасибо, я уже завтракал". Предприняв критический разбор какого-нибудь худ. продукта, любой из нас рад был бы услышать опровержение своих выводов и доказательства противоположных мыслей. Увы, аргументация уважаемых оппонентов сводится, в сущности, к следующим суждениям: "Ноты, сыгранные защитником демократии (в Белом доме с автоматом в руках!), не могут быть фальшивыми", "Художник, пострадавший от режима, не может написать плохой картины" и "Не имеет значения, каково произведение, если автор - хороший человек".

К сожалению, приходится напоминать вещи, давно известные.

Существует два мира: мир художественного творчества и... весь остальной. В этом остальном мире следует любить добродетель, платить алименты и переводить через дорогу не меньше одной старушки в квартал. Но в жестоком, безжалостном и беспощадном мире художественного творчества на все это плевать. Автору может быть 15, 50 и 150 лет, он может быть русским, евреем, негром и эскимосом. Он может быть высоким голубоглазым блондином, кособокой матерью одиннадцати детей или гермафродитом-сиротой. Все это не имеет ни малейшего значения. А имеет значение лишь качество произведенного автором худ. продукта.

Мир художественного творчества имморален по своей природе. Вагнер при жизни был мерзавцем, а после смерти - любимым композитором Третьего рейха. Чехов, по слухам, жил с сестрой Марьей Павловной. Толстой проповедовал воздержание, а сам изнемогал в кустах от вида купающихся крестьянских девчонок. Создатель Ватикана таки был убийцей. И что? Как будто все это повредило хоть одной ноте "Парсифаля", хоть одному слову "Вишневого сада" или испортило сцену родов Китти. И Ватикан стоит целехонький. Имея в виду как раз "нечеловеческое" в художнике, Цветаева писала Пастернаку: "Но - теперь - ваше оправдание - только такие создают такое".

Следуя логике "кто важнее, чем как", придется признать, что народные артисты играют заведомо лучше заслуженных, а заслуженные союзных республик - лучше заслуженных республик автономных. Что, как писали Ильф и Петров, режиссер-орденоносец по определению не может завалить пьесу драматурга-без-ордена. Наконец, что правы были судившие Бродского за тунеядство, поскольку им-то как раз до стихов не было никакого дела.

Достоевский и Чернышевский оба провели годы на каторге - станет ли кто-нибудь (даже и активисты общества "Мемориал") на этом основании уравнивать их литературные достижения?

Кстати, Набоков как раз в 4 главе "Дара", посвященной Чернышевскому, призывал критику (впрочем, напрасно) отложить "все свои социологические, религиозные, философские и прочие пособия, лишь помогающие бездарности уважать самое себя. Тогда пожалуйста, вы свободны: можете раскритиковать Пушкина за любые измены его взыскательной музе и сохранить при этом и талант свой и честь. Браните же его за шестистопную строчку, вкравшуюся в пятистопность "Бориса Годунова", за метрическую погрешность в начале "Пира во время чумы", за пятикратное повторение слова "поминутно" в нескольких строках "Метели", но ради Бога, бросьте посторонние разговоры".

Произведение искусства абсолютно самодостаточно. Оно заключено в самом себе, и лишь там.

Кстати сказать, таков ведь и критический текст. Потому совершенно абсурдно выглядит упомянутый - традиционный - вопрос всех мобилизованных на борьбу с критиком: "А сам-то он кто такой?" Да кто угодно. Вот, например, когда читателю по душе написанное мной, ему дела нет до моего возраста. В то же время оппоненты, как правило, отчего-то напирают на то, что я "молодой человек". Спрашивается: если бы я страдал наступившим от старости паркинсонизмом или, скажем, retentio testus, то есть неопущением яичка в мошонку, - ухудшило бы это мой текст или, напротив, сообщило бы ему недостающие достоинства?

Наконец, есть еще одно обстоятельство, к изложению которого приступаю не без трепета. Поскольку - нескромно, что ли...

Как мы помним, работа критика вторична - а первичен предмет его анализа. Потому создатели "предмета", обуянные грозной вьюгой вдохновения, орлу подобно летают и, не спросясь ни у кого, как Дездемона, выбирают кумир для сердца своего. Критик же, напротив, если чем и обуян, то сребролюбием, климаксом и вообще дурным характером. По каковой причине можно, например, говорить ему: "Вы уж того... а за нами дело не станет", или "У нее такие личные обстоятельства, войдите в них", или "Пожалей старика" - и т. д. Так вот, милосердие - удел бездарности. Что значит "пожалей"? И рад бы, да не могу. Процесс написания текста - хоть бы и критического, хоть бы и журналистского - подчиняется ровно тем же законам художественного творчества, что и все остальные виды оного занятия. Будто автор по своему произволу решает, "похвалить" ему или "поругать"! Текст пишет себя сам - уж что придумалось, то придумалось, а, как известно, единственный способ избавиться от мысли - перевести ее изнутри головы наружу.

"Это вы что же, мните себя художником?" Да. Только очень маленьким. Но это ничего не меняет - законы-то одни и те же. И потом, какая разница, удается человеку соединять высоту самооценки с ее трезвостью ("Мой дар убог, и голос мой негромок, но...") или эта пропорция в нем нарушена (вот Блок, например, записал в ноябре 1911 года - для себя, не для печати: "Что пока - я? Только видел кое-что в снах и наяву, чего другие не видели"). Говорю же: произведение заключено... - см. выше.


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Московская афиша /23.12/
Продолжаются "Декабрьские вечера". Большая выставка Глазунова в Манеже. "Черная кошка, белый кот" Кустурицы - то же "Время цыган", но смешное.
Дмитрий Ухов, Beatles 4 - Ever /22.12/
Не будь "Битлз", молодежная музыка так и осталась бы индустрией подростковых развлечений. (По итогам опроса РЖ, "Битлз" признана лучшей группой ХХ века.)
Екатерина Ливергант, На французских экранах с 1 по 20 декабря /19.12/
"И целого мира мало" (007), "Свадьба от Бога", "Наши счастливые жизни", "Крик мужчин" и новый фильм грузинского режиссера Отара Иосселиани.
Эрик Булатов, Картина умерла! Да здравствует картина! /17.12/
Она - ничто, просто плоскость. И одновременно она - целый мир за этой плоскостью.
Ольга Кабанова, Безумные и благовоспитанные в собственном дискурсе /16.12/
Москва в декабре может чувствовать себя передовой мировой столицей даже в такой чуждой ей области, как современное искусство.


предыдущая в начало следующая
Дмитрий Циликин
Дмитрий
ЦИЛИКИН

Поиск
 
 искать:

архив колонки: