Неважно, в кадре или на сцене, сидит или стоит. Обращаешь внимание на то, как она смотрит, стоя или сидя вполоборота. Глаза, чуть навыкате, смотрят пристально и выражают некоторое удивление. Что бы там ни было перед нею, все для нее - неожиданность. Как будто сама жизнь вызывает удивление, поражает, порой ужасает, но в ее глазах удивление и ужас всегда смешаны с приятием, это какое-то христианское смирение, готовность принять судьбу такой, какая она есть, готовность к лишениям и к страданию.

И в этом смирении она - победительна.

Глядя на таких, как она, вернее, на сыгранных ею героинь, говорят - блаженная (вроде как: "Вы танцуете?" - "Танцую". - "А я пою"). А с другой стороны, в Евангелии написано, что блаженны нищие духом, ибо их есть Царствие небесное. А еще блаженны плачущие, и алчущие ныне - блаженны.

Загадочные слова, может быть, наиболее загадочные из всего, о чем темно говорится в Писании. Нищие духом в этом контексте - вероятно, те, кто скромен, не лезет вперед, не является харизматическим лидером. Но нищий духом - не значит слабый духом или бедный. И если так, то все сходится, в смысле - такое определение подходит тем скромным и самостоятельным, то есть - отдельно стоящим и при этом несгибаемым, сильным женщинам, которых столько переиграла Инна Чурикова.

Количество, впрочем, здесь не является определяющим качеством. Вернее: она играет много, но это множество исчисляется не количеством сыгранных и играемых ролей: в родном "Ленкоме" - "всего лишь" Глумова в "Мудреце", Антонида Васильевна в "Варваре и еретике", Филумена в "Городе миллионеров", а еще - санитарка в пьесе Александра Галина "Сорри" (совместная постановка "Ленкома" и Российского театрального агентства). Тут, вероятно, кстати будет сказать, что все ее санитарки - поэтессы. Чурикова - актриса-романтик, ее героинь не испортит даже легкомысленное прошлое: ее Филумена, - вероятно, как и задумано автором, - была не слишком разборчива в прошлой жизни (не поверить в то, что она говорит, ведь тоже нельзя!), в том, что советский поэт когда-то назвал "ненужными связями и ненужными дружбами". Но у кого повернется язык упрекнуть ее в этом?! Даже в легкомыслии она величественна, как королева.

Описание актрисы Инны Чуриковой неизменно начинают с описания ее лица. И это описание, так или иначе, апеллирует в нашей литературной памяти к тому, как Толстой, все более и более воодушевляясь и даже влюбляясь, пишет о княжне Болконской.

Как почти всякая великая русская актриса, Чурикова умна. От нее ждут парадоксов в духе Шкловского, но она говорит умно и просто, кажется, все про себя понимает, но при этом абсолютно лишена какого бы то ни было высокомерия к людям или к жизни. И это тоже кажется странным.

Странными привычно воспринимают и ее героинь, хотя они-то - самые что ни на есть традиционные, если мерить их русской литературной или любой другой традицией.

Умные, всепонимающие, одинокие, часто - брошенные. Она - одна. Даже у мужа, Глеба Панфилова, в его фильмах, - одна. Он всегда выбирал ей таких героинь (в России их принято называть сильными женщинами - опереться им не на кого). В "Начале", в "Вассе", в "Прошу слова". Одна - в значении: отстоит от других. В "Прошу слова" у героини Чуриковой вроде бы и муж какой-то имеется, но она все равно одна переживает и перемогает все беды и муки (а непанфиловский "Курьер" и вовсе начинается с того, что героиню Чуриковой разводят с теперь уже бывшим мужем).

Если писать о взаимоотношениях героинь Чуриковой с мужчинами, неизменно "упрешься" в цветаевское, знаменитое: "О, вопль женщин всех времен: "Мой милый, что тебе я сделала"...

Чурикова - из тех актрис, о которых можно сказать: "Ее тема...". Ее тема - не ретирующихся, не пасующих перед судьбой. Наоборот, смело вступающих в бой с самой неизбежностью (и в этом смысле - из тех, кто, прошу прощения за избитость цитаты, коня на скаку и в горящую избу...). Героини Чуриковой бесстрашно вступают в игру, которая не обещает удачу, даже если это, как в "Варваре и еретике", игра в карты или в рулетку, хотя как раз для таких игр ее "подопечные" всегда были излишне интеллигентными или слишком заняты своими делами или заботами души. Ее игра - это русский бунт, бессмысленный и беспощадный, но в карточно-рулеточном варианте.

К слову, в "Варваре и еретике" (по "Игроку" Достоевского) Чурикова смело, без какого бы то ни было драматизма согласилась на возрастную роль бабушки, которую все ждут и которой друг друга пугают. А сыграв бабушку, через год или два, на той же сцене "Ленкома" вернулась в "большую любовь" - в "Городе миллионеров" (по пьесе Де Филиппо "Филумена Мартурано"). И смелость, и непредсказуемость - приметы величия, о чем с некоторой осторожностью говорят, когда речь заходит о Чуриковой (разговоры о "взрослых" лишены той разухабистой свободы, с какой раздаются титулы в кругу начинающих молодых).

Чурикову можно назвать великой. Она не просто хорошая, или замечательная, или очень талантливая, каких много в разных возрастных категориях. Великих, как всегда, единицы, но они есть. Великая - Татьяна Доронина. Любопытно сравнить их, найдя поразительную несхожесть. Заметить, к примеру, какой на себя непохожей и разной бывает в кино и на сцене любовь. У Чуриковой - всегда тоска по любви, взгляд на любовь со стороны, на расстоянии. Не потому, что она не не впускает в себя сильное чувство, нет, любовь всегда в ней, но она не хочет разрушить чувство прикосновением к реальному предмету, предпочитая личному контакту - духовное общение. К ее героиням подходит замечание, сказанное совсем недавно по поводу современной любовной литературы: в русской литературе по-прежнему любят сквозь слезы.

Еще объединяет Чурикову с другими великими - небольшое количество ролей. С великими так всегда: чем больше талант, тем меньше ролей, тем реже - новые. Ну, и конечно, чем меньше ролей, тем больше помещается в каждой.

И хотя Чурикову сложно приписать к какому-то определенному методу или стилю, к ее игре удивительно точно подходят наукообразные рассуждения Станиславского о лучеиспускании и лучевосприятии на сцене. То и другое К.С. полагал "невидимыми путями и средствами взаимного общения", "невидимого общения через влучение и излучение, которое непрерывно движется над словом".