Вокалисты - главная приманка "Декабрьских вечеров" в этом году. Организаторы фестиваля ценой больших усилий выписала из зарубежья настоящих звезд: Петера Шрайера, Майкла Чанса, Барбару Бонни, Мицуко Ширай и Роберта Холла. Первый и последний выступали на "Вечерах" еще при Рихтере. Трое других пели в Белом зале Пушкинского музея впервые.

Честь открытия фестиваля была поручена патриарху - Шрайеру. Один из лучших моцартовских теноров века, классический Евангелист в баховских пассионах и вдумчивый интерпретатор немецких Lieder, сейчас находится в возрасте Баха - ему 65. На оперные сцены он уже не выходит, но редкий камерный фестиваль обходится без его участия: певец по-прежнему находится в хорошей форме и способен удивить даже тех, кто считает его живой легендой, отошедшей в историю. Кому-то в его исполнении больше понравились песни Моцарта, кто-то больше прельстился "Любовью поэта" Шумана, но результат один - московская публика для начала получила прямо-таки образцовый Liederabend.

Через три дня после австрийской вокальной лирики надо было переключиться на лютневые песни "золотого века" королевы Елизаветы в исполнении контртенора Майкла Чанса и Найджела Норта. Голос Чанса - мягкий, чуть терпкий в нижнем регистре - нежно обволакивает сознание и заставляет прислушиваться к тишине. Песни Дауленда, Кэмпиона, Колларда, Дэниела просты, как дважды два, - парящая вокальная мелодия плюс лютневые переборы, но очарования в них бездна. Чанс - мастер этого жанра, здесь ему не нужен кураж и вокальная мощь, требующаяся в генделевских операх, и выносливость, столь необходимая в мудреных вокальных орнаментах баховских кантат. Здесь Чансу достаточно быть самим собой.

Его, романтического героя, с головы до ног одетого в черное, сменяет на сцене дива в золотом - Барбара Бонни. Вместе с нею - ее маститый аккомпаниатор Малькольм Мартино. Еще недавно Бонни запросто выходила в шеренге певцов-аутентистов петь гайдновские оратории или перселловские антемы, теперь ей нужно специальное приглашение. Она - звезда, эксклюзивная собственность фирмы Decca. Лучшая исполнительница партий в операх Моцарта и Штрауса. И вдобавок - королева немецких Lieder.

Голос Бонни ласкает слух самыми разными красками - от ослепительно-солнечных верхних нот до матово-бархатных низов. За два часа своего сольного вечера она успела поиграть со слушателем в образцовую немецкую Hausfrau (вокальный цикл "Любовь и жизнь женщины" Шумана), в недосягаемую и холодную Снежную королеву (романсы Сибелиуса), в гетевскую Миньон ("Четыре песни Миньоны" Вольфа) и просто в романтическую красавицу. Такого вокального и актерского блеска, честно говоря, на "Декабрьских" еще не было.

Мицуко Ширай - строгая и внешне неприметная женщина в возрасте, с безупречным вкусом и изысканными манерами. Японская певица, избравшая своей второй родиной Германию, всю жизнь славилась именно своими трактовками камерной вокальной лирики. Хотя, слушая ее песни Вольфа, замечаешь, что голос у Ширай - отнюдь не камерный, а вовсе даже оперный, причем способный перекрыть вагнеровские оркестровые лавины. Конечно, к шестидесяти годам он немного "поистерся", пропал светлый, не замутненный вибрацией тембр, подступы к верхним нотам осторожны, иногда даже слишком. Ширай контролирует каждую ноту, а ее концертмейстер (и муж) Хармут Хелль, напротив, бросается в омут позднеромантической страсти с головой. Пусть такой диссонанс темпераментов останется на совести супружеской пары.

Следующий Liederabend был отмечен, наоборот, максимальным сходством темпераментов певца и пианиста. Роберт Холл и Олег Майзенберг замахнулись на "Прекрасную мельничиху" Шуберта, рассказав безыскусную историю молодого мельника, безответно влюбленного в дочь своего коллеги. Единственное, чего, пожалуй, не было у Холла и Майзенберга, - так это будоражащей кровь шубертовской молодости: текст был озвучен очень значительно, со знанием дела, по-взрослому была осмыслена каждая нота. Ручеек, проходящий вместе с героем цикла все невзгоды и в финале принимающий в свое лоно безутешного мельника, у Майзенберга превратился по меньшей мере в Рейн, который то и дело выходил из берегов. Голос Холла, глубокий бархатный бас, доносил впечатления тридцатилетней давности, но этих "воспоминаний" с лихвой хватило на каждого сидящего в зале.