Ау, привет, как поживаешь, что переводишь, что читаешь, как жаль, что ты так далеко, поскольку мне тут нелегко и нужен срочно твой совет, мой образованный сосед. Вчера, должна тебе признаться, я оказалась в ситуации, из коей выхода не знаю. Ну, по порядку излагаю.

Пригласили меня в театр, на премьеру одной знаменитой пьесы, а в Москве добраться с окраины на Арбат, да будет тебе известно, целая проблема, во-первых сугробы, во-вторых, пробки, в-третьих, цены, так что такси исключается, но пьеса хорошая, можно сказать, любимая, я ее в том же театре видела лет этак пятьдесят тому назад, со звездами, да с какими, ее и потом ставили и хорошо играли, классика, она ведь всегда в моде, ну, почти всегда, так вот, договорились мы с сестрой, она у меня фанатичная театралка, бросили дела, дома, мужей-детей-внуков и ринулись, сестре хорошо, она хоть и в Свиблово, но ей до метро пять минут, а я хоть и на Ленинском, но мне до метро полчаса пилить по слякоти, да в метро час, а впечатлений за этот час - на всю оставшуюся жизнь хватит, девчушка одна, нищенка, до чего додумалась, она не ходит по вагону, а на коленках ползает, подползла к какому-то высоченному дядьке и теребит его за штанину, а тот ногой дергает, отвали, дескать, поганка, девчушка ничего, не обиделась, ползет дальше, естественно, прямиком ко мне, я конечно понимаю, что это все в порядке вещей, что девочка на работе, что нищие все меня богаче, только ведь сердцу, как говорится, не прикажешь, как ни крути, ни успокаивай себя, все равно мне-то шестьдесят пять лет, а ей этак восемь, а может десять, и я сижу и беспомощно смотрю, как она ползет и ползет по вагонам, Господи, за что нам этот ужас, видно, здорово нагрешили во всех предыдущих жизнях и грешим сейчас, ну, отделалась от девчонки десяткой, а настроение все равно препаршивое, выхожу из ненавистной подземки, топаю по Арбату, мимо матрешек-игрушек, меховых шапок, вязаных платков, чебуреков-кренделей, военных кителей, карандашных портретиков, масляных пейзажиков, золоченых статуэток, перед театром какие-то ребята поют частушки, вокруг них публика, внимают человек десять-двадцать, несмотря на дождь со снегом и вполне гриппозный ноль градусов, у нас с сестрой целых полчаса в запасе, заходим в кафе, ничего, уютное, пивной бар называется, заказываем стакан саперави, девяносто шесть рубчиков, я так и ахнула, сестра глазом не моргнула, выложила сотню, получаем контрамарку у администратора, все чин-чинарем, контрамарка в виде программки, опять же существенная экономия, гуляем в фойе, предвкушаем - что? - что увидим красоту и услышим французскую поэзию, в старинном переводе Щепкиной-Куперник, чего захотели, красоту им подавай, поэзии им, видите ли, захотелось, героического героя, красивых чувств, благородных мушкетеров, романтических бредней, совершенных стихов, изящной фабулы, бескорыстной любви, высокого ума, смелости, преданности, самопожертвования и прочей чуши, ну уж нет, не дождетесь, мушкетеры появятся в подтяжках, герой окажется закомплексованным неврастеником, которого просто корежит от собственной дури, героиня будет жеманничать и манерничать, заигрывать с кем ни попадя и демонстрировать ножки и так далее, все с точностью до наоборот, и эта точность настолько стопроцентно предсказуема, что тут и писать и говорить не о чем: вместо бесстрашного поэта и воина - истеричный шизик, вместо шпаги - швабра, вместо шляпы с полями - тюрбан, вместо камзола или там плаща - восточный халат, пальто и белый шарф, вместо романтической героини - девушка с рекламы жвачек, весь спектакль напичкан приветами от шоу-джентльменов.

Но моральная проблема остается: меня пригласили, встретили-приветили, посадили в восьмой ряд партера, а я через полчаса заснула, не в переносном, а в самом что ни на есть прямом смысле, сестра меня растолкала и увела, до конца я не досидела, никого за доставленное удовольствие не поблагодарила, за кулисы не зашла, ведь хамство же, и как теперь быть, ума не приложу, тем более, что, судя по всему, нечего мне прикладывать, я в эту условность не вписываюсь, этих мессиджей не читаю, а может, и читаю, но меня они не колышат, я этой подслащенной пошлости в телевизоре насмотрелась, да и сценография сплагиирована из "На дне" Эфроса...

Ну, допустим, поскольку тут столько уворовано, с меня взятки гладки, не могу же я, в самом деле, принести извинения по всей форме, простите, дескать, что заснула у вас на премьере, ведь не поймут, но самой-то мне понять хочется: что сей фант означает, зачем это было нужно - этак все искорежить, какова была режиссерская сверхзадача, интенция, так сказать, что за радость взять вещь совершенную, чистую, высокую, отвечающую всем требованиям жанра, проверенную временем, и ничему в ней не поверить и, чтобы не поверил ничему наивный старомодный зритель (я), потратить кучу денег на дорогие тряпки, занять талантливых актеров и заставить их валять дурака, какова психологическая природа этого эпатажа? Вообще, всякого эпатажа как такового? Зависть? Творческое бессилие? Ну почему, если постмодернисты хотят гадить, то непременно в музее, а если хотят профанировать, то непременно самый лучший текст? Думала я, думала и нашла два объяснения, одно высокое, другое низменное. Низменное объяснение заключается в том, что вся эта неромантическая комедия нужна просто для отмывания денег спонсора, а театр - учреждение бедное и деваться ему некуда, жить-то нужно, а жить не на что, одно слово, бюджетники, читай нищие побирушки, тут уж не до жиру, приходи кто хочешь, абы с деньгами, и ставь как хочешь. И театр, вроде той девочки в вагоне, ползает на коленках и теребит за штанину большого дядьку, подай, мол, на бедность. Зато другое объяснение - весьма возвышенное и даже универсальное. Согласно этому объяснению, речь идет о переоценке ценностей и связанной с ней энергии разрушения. В этом случае театр выступает в роли тех фанатичных озверевших талибов, которые приказали разрушить все статуи Будды - и прежде всего самую высокую. Тебе какое объяснение больше нравится? Ох, уж этот мне корабль современности, всегда-то он перегружен, то Пушкиным, то храмом Христа Спасителя, а теперь вот буддами и французскими поэтами.

P.S. А когда мы сматывались из театра, часов в восемь вечера, толпа вокруг скоморохов на Арбате была уже очень и очень плотная и, несмотря на дождь со снегом, слякоть, темень и туман, реагировала на частушки громовыми раскатами смеха. Так что заканчиваю я свое печальное послание, как говорится, на оптимистической ноте. Может, еще не все потеряно?