"Телец", вероятно, - одно из наиболее совершенных творений Сокурова. Своей округлой завершеностью, простотой формы в сочетании с бесконечностью смыслов фильм напоминает стеклянный шар - идеальное устройство для медитации. Вглядываясь, можно додуматься до чего угодно, хотя скептиков, безусловно, разочаровывает - ну, шар и шар, стекло и стекло...

Ну, подумаешь, на экране - Ленин, впавший в состояние патологического маразма. Про то, что вождь мирового пролетариата в последние годы жизни не был способен управлять ни государством, ни собственной речью, мы знали давно. Да, клинически точная картина болезни впечатляет, так же, как и достоверность сложнейшего грима, превратившего артиста Мозгового в ожившую копию вождя. Да, обстановка усадьбы в Горках реконструирована на экране с невероятным постановочным размахом и скрупулезной верностью в деталях. Да, природа - все эти туманы, тонущий в сырости и зелени парк, зонтики луговой сныти, медленный бег облаков на вечереющем небе - завораживает своей красотой. Все составляющие фильма от сценария (Ю.Арабов) до картинки (оператор - сам А.Сокуров), от декораций до звука и монтажа отмечены той степенью безупречности, которая является признаком подлинного шедевра. Но зачем это все?

Для того лишь, чтобы Ленин, который для кого-то был идолом, для кого-то - злодеем и персонажем политических анекдотов, предстал перед нами человеком, и вызвал, в силу своей трагической беспомощности сочувствие и сострадание? Болезнь и смерть любого человека может вызвать сочувствие. Это банальность. Правда, у Сокурова подобная банальность странным образом разворачивается в магическую вереницу смыслов.

Визуальная драматургия фильма построена на том, что хрестоматийно известный облик все время предстает в неожиданных ракурсах и ситуациях. Вот Ильич, голый, подволакивая ногу, бродит по комнате, завернувшись в дырявое покрывало. Вот его купают и пеленают, словно младенца. Вот дюжий охранник бьет вождя по руке, отбирая "неположенную" газету. Вот в знакомой кепке он позирует для фотографии, и в завязавшейся потасовке охраны с фотографом, его бесцеремонно отталкивают и пихают как ненужную вещь. Вот, после встречи со Сталиным, он - одетый, в ботинках - нелепо валится на постель. Камера с широкоугольником, стоящая в изножье кровати, крупно фиксирует неподвижную ногу и где-то в глубине кадра, вне фокуса - искаженное, хотя и узнаваемое лицо... Лицо, растиражированное в миллионах и миллионах изображений; лицо человека, обладавшего титанической работоспособностью и безудержной волей к власти; лицо, беспомощного паралитика, который затравленно просит у партии яда, ибо не в силах жить, не обладая властью даже над собственным телом.

В сущности, все, что происходит в фильме, - конфликтное взаимодействие трех этих начал: политического мифа, личности и природной стихии, в данном случае - стихии болезни. Действие строится как череда мгновенных прорывов деградирующего сознания сквозь все более неподвластную, отмирающую телесную оболочку. Едва его "я" хоть в какой-то мере овладевает физическим телом, Ленин начинает куда-то ползти, требовать связи с окружающим миром, раздраженно командовать или крушить все вокруг. Он жаждет только одного - власти. Органическое течение жизни вызывает у него неприятие, гнев, желание вновь и вновь подстегивать историю революционным хлыстом. Но болезнь - разрушительная стихия, поселившаяся в нем самом, - берет верх. В финале, когда Ленин, уже совершенно потерявший рассудок, мычит, глядя мутнеющим взором в вечернее небо, титаническая личность его окончательно исчезает, душа то ли растворяется в природе, то ли примиряется с Небом...

При этом ленинский миф, присутствующий в сознании каждого зрителя (кроме, может быть, совсем юных), заставляет нас постоянно и автоматически соотносить происходящее на экране с официальной иконографией и официальной версией жизни и смерти вождя. Мы-то, прожившие жизнь в окружении его портретов и статуй, знаем, какое наследство оставил этот человек. Мы до сих пор существуем на руинах созданной им системы. Так что на одной чаше весов в фильме - картина абсолютного поражения тирана, посягнувшего на ход истории, на другой - осознание того, насколько кровавым, действенным и долгоиграющим оказался задуманный им исторический эксперимент.

Ленинский миф - ничто иное, как примитивная, советская вариация мифа об абсолютной власти над историей и природой. В извечном конфликте между "я" и "не-я" человек неизменно стремится навязать свою волю миру. Сокуров не чужд этих властных притязаний, хотя и реализует их в сугубо эстетической плоскости. Его кино, навязывающее зрителю особый тип восприятия, его неотступное стремление заглянуть в бездну, познать неведомое и запечатлеть на экране тайну небытия, - находятся в русле титанических интенций модернистской культуры. Именно поэтому и в предыдущем фильме о Гитлере, и в картине о Ленине он не дистанцируется целиком и полностью от своих персонажей. Их драма для него - воплощение универсальной исторической драмы, их вина - выражение коллективной вины человечества, дерзнувшего покорить мир, их мука - частное проявление общей трагедии падшего человека. Именно к нему Сокуров призывает нас проникнуться горестным и печальным сочувствием. И предельно локальная, ограниченная местом и временем, картина угасания разбитого инсультом вождя, как идеальная сфера, вбирает в себя бесконечное множество смысловых коннтотаций - от интимных и частных до универсально-космических.