Традиционно, начиная с конца 70-х годов, Питер считался городом, в котором процветают андерграундные тусовки, унавожена почва для различных арт-новаций и популярны интеллектуальные игры с современным арт-континуумом. Репутация "продвинутого" местечка, cо всяческими авангардными экспериментами, в конце прошлого века несколько подувяла. Но ныне, похоже, возрождается вновь; и не в последнюю очередь благодаря усилиям разнообразных культурных институтов, чья просветительско-пропагандистская деятельность вносит дополнительные планы в культурные ландшафты северного мегаполиса.

Среди них, бесспорно, лидирует Гете-институт: мощные инициативы, с которыми выступает это учреждение, в прошлом году привели к довольно-таки удачной и общественно значимой постановке оперы Вольфганга Рима "Якоб Ленц" - на российских просторах ни одна опера Рима до того не ставилась и даже не звучала.

В этом сезоне Гете-институт предложил вниманию теоретиков и практиков театра проект, насыщенный событиями: он растянулся на целый месяц, и акции его проходили, большей частью, в мрачноватых холлах и на Малой сцене "Балдома". Там же, в гулких сталинских интерьерах, обрамленных тяжелыми колоннами, была развернута экспозиция передвижной выставки, тема которой - "Сценический глаз. Визуальные искусства и театр". И там - различные инсталляции, видео- и аудиообъекты, выполненные двадцатью современными немецкими художниками, по большей части знаменитыми и преуспевающими и принадлежащими к поколению 50-60-летних. Все они активно работали в последней трети ХХ века (и продолжают работать сейчас), но почти никто из них не имел непосредственного отношения к театру. Именно поэтому им и предложили отрефлексировать пограничную тему, подумать о взаимоотношениях визуальных пластических искусств - и театра, с его приматом слова, с его эмблематичностью и метафоричностью. Косвенно, быть может, культуртрегерский порыв куратора выставки Вольфганга Шторха, драматурга, сценариста и искусствоведа, был вызван неким глубинным личным ощущением кризиса режиссерского театра.

Среди участников выставки немало известных имен: Йохен Герц и Карлфридрих Клаус, Клаус фом Брух и Марк Ламмерт (он известен и как сценограф), Томас Шютте и Катарина Зивердинг, Вольф Фостелл и Гюнтер Юккер. Последний известен нашей публике: в 1988 году в Москве, на Крымском валу, прошла большая выставка его работ: скульптур и объектов, графики и видео. На передвижной выставке были представлены 5 макетов - эскизы и модели к вагнеровскому "Кольцу Нибелунгов", в которых "художник гвоздя" (прозвище дано за особое внимание, которое он уделяет в своем творчестве этому предмету) обыгрывает и подчеркивает натуральную фактуру используемых материалов: камня, металла, дерева, стекла, глины, пепла. Пожалуй, это наиболее интересные экспонаты выставки.

Немецкий арт-месячник открылся, однако, не в Балдоме, а - еще до представления центральной его выставки - на Невском, в галерее "Д137". Там, в полутемном подвальчике, демонстрировались эскизы-пастели Готтфрида Пильца к опере современного немецкого композитора Йорка Хеллера "Мастер и Маргарита".

К Готтфриду Пильцу питерская театральная тусовка питает особый интерес: он оформил в Мариинском театре "Золото Рейна", выступил там же как сценограф и режиссер второй оперы цикла, "Валькирии", и полностью разработал сценическое оформление вагнеровской тетралогии в Хельсинкской Опере.

Не то чтобы работы Пильца - особенно в "Валькирии" - вызывали безоговорочное одобрение. По мнению многих, видеоряд пильцевой постановки крайне скуден, монотонен и маловыразителен. А по мелким подслеповатым картинкам, развешанным по периметру галереи, и вовсе трудновато было понять концепцию автора и представить художественные реальности берлинского спектакля. Оживляла зрелище музыка оперы, доносящаяся из развешенных там и сям плейеров, снабженных наушниками: причем в каждом крутился именно тот музыкальный фрагмент, который по времени соответствовал эскизу декорации, висевшему рядом.

Тема "Вагнер" была сквозной и так или иначе проходила сквозь все мероприятия месячника. Творчество Пильца и - шире - музыка Вагнера в современном питерском культурном контексте стали темой дискуссий первого круглого стола. Всего же состоялось четыре заседания круглых столов, с участием ведущих питерских театроведов, искусствоведов и теоретиков искусства. На каждом поднимались насущнейшие проблемы актуального искусства, шел разговор о формах его бытования, о перспективах "вживления" современного художественного и театрального видения в традиционный питерский арт-контекст.

Наибольший общественный интерес и наплыв публики вызвал круглый стол с участием Михаила Шемякина. На нем обсуждались проблемы интерпретации "Щелкунчика". Однако ожидаемой дискуссии о достоинствах и недостатках шемякинской постановки в Мариинском театре не случилось; разговор перешел на общие проблемы гофманианы и творчества художника.

Последней акцией месячника стали перформансы, прошедшие на Малой сцене Балдома. Группа "Мусорщики", одетая в зеленые рубахи и красные рабочие комбинезоны, в первом акте усердно посыпала опилками сцену; а во втором сметала их в груду, в конце концов обретшую пирамидальные очертания. Заунывная музыка, с включениями природных шумов и цитатой из бетховенской "К Элизе", сопровождала монотонно-минималистское действо, которое провоцировало наблюдателя на самые неожиданные и парадоксальные интерпретации. Неспешно думалось о тщете преходящего, о времени рассыпать опилки и собирать их; символические подтексты возникали в голове как бы сами собою, вовлекая зрителя в интерактивное соучастие; так лаконическая притча рождает пространные, подчас взаимоисключающие комментарии.

Второй перформанс, созданный художницами Глюклей и Цаплей, с участием поэта Александра Скидана и группы девушек, назывался "Фабрика Найденных Одежд". Смысл заключался в том, чтобы от спонтанных импровизационных рассказов участниц о своих носильных вещах незаметно перейти к открытым высказываниям о себе, своих личных переживаниях, о мире и о любви. Идея была хороша: оттолкнувшись от грубо-вещного мира, воспарить в сферу нематериального, в сферу чувств, эмоций, юношеских надежд, ожиданий любви, словом, одухотворить то, что нас окружает.

Акция удалась; рассказы девушек звучали очень трогательно, Скидан читал простенькие тексты выразительным бархатным голосом, а на экран тем временем проецировались странные платья, вышитые стеклярусом, похожим на брызги крови.

Споры о том, что отличает перформанс от собственно театра, разгорелись немедленно, по окончании представления. А в том, что показанные этюды были именно "представлением", отграниченным рампой и зеркалом сцены, лично у меня сомнений не было. Об этом свидетельствовали все элементы действа: свет, музыка, выверенные (и наверняка отрепетированные) движения персонажей, общая продуманная композиция, со своей экспозицией, развитием и финалом (причем, в музыке "Мусорщиков" прослушивалась даже некая репризность и выраженная кода-цитата).