Акилле Бонито Олива открыл выставку, издал книгу и был таков. Теперь московское художественное сообщество может почувствовать себя Европой: нимало не смутившись все еще господствующим здесь провинциальным постмодернизмом, итальянский куратор сделал вид, что все понимают, что такое "новое искусство" и антиамериканский "трансавангард".

Между тем, более объективное представление о происходящем в искусстве можно было получить в Третьяковской галерее, где к тому моменту на одном этаже разместились сразу три выставки современных художников. Шаховской, Булатов, Нахова.

Вернее, ненадолго открытая инсталляция Ирины Наховой - ученицы Виктора Пивоварова и хорошо известной в своем кругу художницы московской концептуальной школы - была отделена от Эрика Булатова и Дмитрия Шаховского дверью в новый "зал актуального искусства". Современность, в самом деле, бывает разная.

За прошедшие сорок лет обычных метаний от фигуративного к беспредметному и от объекта - обратно в плоскость картины отечественное искусство совершало немало хаотических прыжков. По иронии судьбы эти три совпавшие по времени экспозиции сформировали определенный сухой остаток того периода, когда советские художники постепенно осознавали бесперспективность попыток обновления окружающей реальности и задумывались о западном рынке. Точь-в-точь те сорок лет, мифологию которых Олива создал в своем, по всей видимости, бессмертном труде.

Вернемся к Ирине Наховой. "Репетиция" - ее первая выставка в главной галерее страны, и возможно, именно это обстоятельство повлияло на масштаб замысла. Расставив на полу темного зала прямоугольные гробики-лайтбоксы, на крышках которых репродуцированы фотографии друзей художницы в одинаковой позе умирающего, Нахова не изменила своему главному принципу цитирования чужих картин. Поза взята с картины Эдуарда Мане "Мертвый тореадор", а со стены смотрит подсвеченная репродукция его же "Балкона". Цитатой можно считать и сам замысел инсталляции: в свое время убийство художника было провозглашено творческим актом в одном из проектов Олега Кулика. Не спешите разочаровываться: согласно Оливе, такой метод работы успешно "позволяет погрузить новую художественную объектность в ту ритуальную атмосферу, что по традиции была присуща восприятию ценностных объектов".

Как и показанный пару лет назад в галерее XL проект Наховой по мотивам картины Жана Фуке "Богоматерь с младенцем", эта инсталляция совершенно не задевает обращением к экзистенциальной проблеме, несмотря даже на посвящение смертям 11 сентября (Нахова живет в Америке). Ее итог - довольно своеобразный коллаж, в котором автор почти не участвует.

Тем не менее втиснуть эту художницу между отрешенным Шаховским и неумолимым Булатовым безусловно стоило хотя бы в порядке эксперимента - учитывая, что все трое открывали новые направления.

Редко упоминаемый и не отмеченный официальными почестями Дмитрий Шаховской (род. 1928) опирается на принятую в московском кругу учеников знаменитого гравера и книжного мастера Владимира Фаворского традицию раннего футуризма, преображенную культом художественного ремесла. Работая преимущественно в дереве, он разрабатывал новые направления также и в других техниках (графика, ассамбляж, "случайная скульптура" из найденных предметов). Во всем, что он делает, неизменно проявляется интерес к материалу и тяга к мало востребованной сегодня классической форме. В то же время его работы несут отпечаток новаторства, предугадавшего многие яркие достижения искусства второй половины XX века.

При этом он остается поразительно далек от более известного Эрика Булатова, хотя старше его всего на всего пять лет. Объединяет их вещи одно: печать профессионализма и глубокой продуманности.

Булатов, впрочем, тоже относится к последователям Фаворского, хотя и разрабатывает иную линию, связанную, скорее, с теорией изобразительного поля и работой над пластическим осмыслением шрифта. Бескомпромиссность темы и суховатый академизм формы и снискали ему в свое время славу "отца современного искусства".

Конечно, имя Фаворского если и упоминается сейчас в кругу адептов актуального искусства, то редко и мимоходом, а к шестидесятникам галеристы относятся достаточно снисходительно. Однако убедительность всей этой архаики, по всей видимости, затронула и Ирину Нахову, коль скоро ее выставка оказалась в Третьяковке, да еще с реверансом в адрес Мане. В скобках добавлю, что художница долгое время работала в детской книжной иллюстрации.

Совмещенные в рамках одной галереи, все трое как-то автоматически лишаются былых заслуг. Так ли уж важно, что Булатов создал новую оптику картины и сделал первые шаги к соц-арту и концептуализму, что Шаховской выработал новую пластику, а Нахова одна из первых опробовала в советском контексте "комнатную" инсталляцию? В данной ситуации они представляют лишь синхронный срез поколений, из которых последнее представляет актуальное искусство. По этой ретроспективе, даже не разбираясь в течениях второй половины ХX в., легко видеть, как ясность восприятия постепенно сменилась косноязычием и самоповторами. Мир вновь развалился, художник встал перед постоянной необходимостью формирования новых и новых принципов искусства.

Здесь стоит, наконец, задаться вопросом: что же такое эта самая актуальность и чему она, собственно, противопоставлена? Что значит сегодня искусство актуальное и неактуальное?

***

Оксюморонический термин "актуальное искусство" - это, с одной стороны, не лишенное прелести императивное указание на то, что должно быть уместным в сиюминутном контексте. С другой стороны, объявляя себя актуальным, то есть жестко привязанным к текущему и преходящему, искусство рискует лишить себя права на бессмертие. Как следствие, целые направления во второй половине ХХ в. стали стремительно устаревать - значительно быстрее, чем школы начала века.

Еще одна важная черта актуальности - провозглашение господства секулярного начала. То, что актуально, не может быть даже причастно сакральному, хотя нередко потеря "связи с Пушкиным" становится тяжкой неожиданностью для художников этого направления. Например, поэт-постмодернист Тимур Кибиров в одном из недавних интервью с горькой иронией заявил, что у нового поколения, "взращенного на пепси или кока-коле, происходят необратимые изменения вкуса, и приучить их к чему-то другому практически невозможно". Думается, проблема скорее в том, что для нового поколения актуальность советской и даже постсоветской романтики потеряла значение. Читают Кибирова - во всяком случае на данный момент - почти исключительно люди его возраста и круга.

С секулярностью связана и спекуляция на идеологии. Лишенная обычного живого нерва, то есть сакральной составляющей, идеология в актуальном искусстве превращается в кунштюк, наглядным примером которого являются работы Дм. Врубеля и Виктории Тимофеевой, бесконечно портретирующих президента. (В качестве комплимента в адрес их очевидной актуальности позволю себе высказать сомнение в их хотя бы художественной, а тем более политической востребованности через десять лет.) Непрерывный поиск путей выражения в стремлении к актуальности полностью выхолащивает искусство, превращая его в использование приема или концепта на основе постоянной фиксации собственной жизни.

Наконец, последнее. Концептуальная завершенность часто осознается самими художниками как недостаточная. Отсюда характерная для актуального направления эксплуатация чужого культурного потенциала - интересный прием деконструирования творчества через перекладывание ответственности за собственный художественный жест. Приведу еще цитату из Кибирова: "Я чрезвычайно плохо отношусь к так называемой молодежной культуре.. Сам я все больше склоняюсь к классике. И раньше в своих стихах я отсылал читателя то к Пушкину, то к Некрасову, то к Баратынскому..."

С этой точки зрения в контексте "между Шаховским и Булатовым" Ирину Нахову можно рассматривать как куратора Эдуарда Мане, сравнительно удачно поместившую известного импрессиониста в современное пространство. Если Булатов мгновенно выбирает "своего" зрителя (по словам смотрительницы, отсев происходит, что называется, с вешалки: "Висит у него тут прямо перед дверью картина, написано: "Входа нет". Так люди заходят, видят это, значит, ну и выходят обратно"), то Нахова в "Репетиции" предлагает достаточно безадресные "картинки с выставки" на известный сюжет, в которых нет ни цельности, ни агрессии, а беспомощность двойной цитаты обескураживает.

Акилле Бонито Олива с присущим ему оптимизмом провозгласил триумф внеидеологической линии в общеевропейском искусстве. Возможно, в Европе он и наступил - как следствие демократии. В России, по всей видимости, следует ждать сначала разрушения секулярного пространства и формирования альтернативы. Концептуализм уже репетирует свою смерть.