Русский Журнал: Марина Леонтьевна, как вы оцениваете нынешнюю обстановку продолжающейся дискуссии вокруг школьного стандарта по литературе?

Марина Ремнева: Начну немного издалека. Недавно я получила неофициальную информацию: результаты единого экзамена по литературе были таковы: 49% двоек, 15% пятерок, остальное - между тройками и четверками. Считаю, что эти 49% - результат определенной политики, осуществлявшейся в последние 20-25 лет.

РЖ: Почему именно этот срок оказался решающим?

М.Р.: В это время прежде всего резко и круто снизился уровень преподавателя. А несколько раньше произошло падение уровня педагогического вуза. Это сейчас он стал университетом, начал совершенствоваться, судя по нашему общению с ними. Но лет 25 тому назад в педвуз шли все, кто не мог поступить в какой-то другой вуз. В итоге - получился учитель, не знающий предмет и не умеющий общаться с детьми. Это одна из причин. Второе. Сколько корежили нашу программу! Выбрасывали одно, вводили другое, и, в итоге потеряно главное - глубокий анализ текста. Последнее мы особенно остро чувствуем на экзаменах. Откуда появился репетитор? Репетитор выполняет функцию учителя: он читает с ребятами текст и, прочитав этот текст, поясняет, что потом можно написать на базе этого текста сочинение на любую тему, только надо немножко подумать.

РЖ: Все равно, получается, что одна из главных проблем - это чтение? Но какое чтение? Совместное с учителем?

М.Р.: Исчезло осмысленное чтение текста. Бедствием последних 10-15 лет стали так называемые пересказы. Понимаете, все мы пользовались пересказом произведения, и даже когда учились в университете, не успевали прочитать большие списки. Сейчас человек не только не знает текста, но он знает текст по пересказу. 112 страниц - "Война и мир", 36 страниц - "Мастер и Маргарита", 448 страниц - "все программные произведения по русской литературе для школы". От "Слова о полку Игореве", до Солженицына и Шукшина. Я уже не говорю, что возникают такие катастрофические явления, как продолжение "Войны и мира". Моя однокурсница Лариса Васильева написала (двухтомное) продолжение "Войны и мира". Это надругательство, за которое, на самом деле, должны судиться наследники Толстого. Таков наш путь к этим 49 процентам.

РЖ: Марина Леонтьевна, а почему вы пришли на обсуждение Стандарта по литературе, проводимого Российским советом по развитию общественного образования (РОСРО) в Высшей школе экономики?

М.Р.: Меня особенно задел вопрос, который был поставлен в программе заседания: "Нужен ли предмет "русская литература" в школе"? Это либо сознательная ошибка, либо спланированная провокация. Такая формулировка меня насторожила тем более, что я знала - среди коллег Ярослава Ивановича Кузьминова существует Л.Л.Любимов, с которым пришлось однажды столкнуться на совещании у Филиппова. Тогда он сказал: кому вообще нужен ваш Пушкин? О каких страницах вы тут говорите? Так что я шла сражаться.

А Я.И.Кузьминов все правильно сказал. Да - язык, да - традиция, да - культура. Он забыл только еще об одном. О том, чего не существует для естественников вообще. Литература формирует личность. Она определяет, как мы относимся друг к другу, как мы видим себя в другом, как мы воспринимаем мир, формирует национальную ментальность. Но если возникают сомнения в нужности литературы, значит что-то тревожное происходит в обществе. Это серьезный сигнал.

РЖ: Как, на ваш взгляд, проходило обсуждение?

М.Р.: Признаться, участники меня сильно озадачили. Озадачили прежде всего тем, что они всерьез обсуждали этот новый стандарт, не поставив на нем сразу крест. Потому что новый стандарт абсолютно явно хуже первого варианта. Первый вариант был честным. Вот это, ребята, вы читаете, вот это вы, ребята, не читаете... А это - нечестный вариант программы, оттого, что без всяких поводов и причин там были выброшены какие-то авторы, какие-то внесены. Получился произвол, отсутствие логики в подаче, сбивающее с толку. Какая картина возникает для читателя, который просматривает это бегло? Да, есть и Пастернак, и Зощенко, и Ахматова. А потом идет курсив, отмечающий факультативные произведения. Я считаю, что под руководством Е.А.Зининой все стандарты по литературе были очень хорошо сделаны первый раз, надо к этому вернуться.

РЖ: Почему вы считаете, что первый вариант был лучше?

М.Р.: Там надо было выбросить избыток зарубежной литературы, ведь предмет-то называется "История русской литературы". Да, нужен фон, но это фон не должен занимать столько же, сколько занимает отечественный блок. И конечно, надо было сократить литературу народов России. У нас нет такого предмета - литература народов России. Первый вариант нужно было немножко сократить и отредактировать. Вот и все. Я считаю, что составителям первого варианта программы просто скрутили руки и заставили их литературу как предмет вообще выкинуть из школы, потому что на самом деле, если мы будем называть вещи своими именами, данные программы - путь вот к этим 49 процентам. Просто литература уходит из школы. Еще одна опасная вещь: абсолютно непонятно, как соотносятся стандарты для трех уровней школьного образования с тем, что будет спрашиваться на экзаменах. Получается, что одни выпускники профильных классов будут сдавать, а человек из непрофильного класса просто не сможет и приблизиться к Московскому университету. Он не знает программы профильного класса. Потому что по умолчанию допускается, что на конечную проверку будет выходить только последний этап, а это значит - будут выходить дети, вообще не знающие литературу, не знающие литературного процесса, не знающие историю литературы, не знающие авторов и соотношение авторов во времени и пространстве.

РЖ: Но давайте вернемся к обсуждению. Собственно, одним из побудителей нового процесса был подсчет объема предлагаемого чтения, который, как оказалось, не соответствовал отведенному времени.

М.Р.: Мы еще никогда в жизни литературу не измеряли на килограммы и страницы. Наверное, надо по-другому. Ну, если действительно произошло такое несоответствие - следует над этим подумать. Но такой измерительный подход циничен. Кроме того, сейчас явно наблюдается тенденция все упростить и облегчить, Причем сторонники облегченного варианта обучения спекулирует на том, что детям трудны те или иные тексты.

РЖ: А если выбирать из двух зол? Что губительнее: пересказ, или сокращение?

М.Р.: Я бы сказала: оба хуже. Но сокращения все-таки допустимы. Так, в хрестоматиях иногда давались критические статьи. Помню, я в сокращенном варианте в школе читала стихотворения Лермонтова, "Евгения Онегина". Но пересказы, сцены, картинки и отрывки превращают нашу культуру в собрание клипов, комиксов. Относительно трудностей восприятия - я не согласна. Да, я работала в школе тоже. Помню, как мне девочка рассказывала, почему Евгений Онегин расстался с Татьяной. Девочка была маленькая-маленькая, худенькая-худенькая, звали ее Светлана Андриевская. Я смотрела на нее и думала: что она может понимать в том, что она рассказывает? Но, тем не менее, она прекрасно ответила и прекрасно разобралась. Наверное, в любви она в этот момент ничего еще не понимала, но все остальное она осознала очень хорошо. Трудность для детей определенного возраста, которая внезапно возникла в нашей методике... Вы знаете, у меня ощущение, что это тоже элемент политики - сделать народ глупее. Сознательное понижение уровня. Падает планка интеллектуальности, падает планка интеллигентности, начитанности, в конце концов. Люди говорят на разных языках, если они читают разные книги, потому что у них возникают разные ассоциации. И когда твердят, уже во втором варианте, о том, что дети не понимают на таком-то уровне такую-то литературу - это голос врага.. Это голос врага России. И если следовать этому пути, общество через десяток лет отупеет и станет таким нормальным американизированным обществом. Успешное завершение реформы образования усреднит, сведет на нет преимущества нашего базового фундаментального образования. И тогда - давайте рассуждать последовательно - наши специалисты, сегодня востребованные на Западе и в США, доступ на рынок труда просто потеряют. А если вернуться к стандартам, то надо просто убрать вражду, сопротивление литературе. Профессора и преподаватели нашего факультета готовят учебники и пособия для школ. В них, как можем, мы стараемся исправить сложившуюся ситуацию.