|
||
/ Круг чтения / < Вы здесь |
"У современной молодежи установка на плохой перевод..." Беседовала Елена Калашникова Дата публикации: 19 Октября 2001 получить по E-mail версия для печати
Русский Журнал: Ваши родители имели отношение к литературе? Виктор Топоров: Нет. Все мои предки были юристами, адвокатами - отец, мать, дед, прадед. Дед одно время был судьей... В семье считали, что у меня прокурорские способности. РЖ: Но вы хотели быть переводчиком?
РЖ: К этому времени вы что-то уже перевели? ВТ: Нет, Бродский прочитал мои стихи. Занятия переводом стали моим сознательным решением, я не чувствовал себя ущемленным. РЖ: Где вы учились? ВТ: Я закончил филологический факультет Ленинградского университета. РЖ: С какого времени, после какой работы, вы ощутили себя переводчиком-профессионалом? ВТ: В 18 лет я сравнил свои первые переводы с уже существующими и ошибочно решил, что мои намного лучше. РЖ: Что это были за переводы? ВТ: Переводы Рильке, Грифиуса. Тогда я не сопоставлял свои переводы с конкретными, может, за исключением работ Т.Я.Сильман, просто сравнивал с работами других переводчиков. Но уже к 25-27 годам я переводил на уровне высшей лиги, к этому времени я стал профессиональным переводчиком. РЖ: Кто, по-вашему, сейчас входит в высшую переводческую лигу? ВТ: Никто. Сейчас в переводе нет иерархических структур, какими раньше были центральные издательства, секции перевода при Союзе писателей, редколлегия "Мастерства перевода", которые вели почти единую политику. Тогда каждый из нас был в разном положении по отношению к этой системе - лидером, как В.В.Левик или Л.В.Гинзбург, или внутрипереводческим диссидентом, как Е.В.Витковский, я, в какой-то мере А.И.Эппель, - но была единая шкала. Также помимо иерархии важен момент общественного интереса, который позволяет говорить о том, кто лучше, кто хуже. Сейчас это бессмысленно. РЖ: Переводя ту или иную книгу, вы не задумываетесь над тем, будет ли она прочитана? ВТ: Когда я перевожу стихи или серьезную прозу, я думаю только о том, чтобы оказаться на высоте творческой задачи, которую себе ставлю. Других оценок у меня нет. Если же это ремесленный заказ, то стараюсь, чтобы перевод был нормальный, не более того. Спрос меня не волнует, это скорее вопрос ко мне как к издателю: думаю ли я об этом, заказывая перевод тому или иному человеку. Прикинуть свой риск - задача издателя. РЖ: Вас не тревожит то, что сейчас непонятно, кто читает книги и читают ли вообще, не говоря уже о переводе? Раньше было дурным тоном не прочитать перевод новый книги, а сейчас нет общественного отклика на самые замечательные переводы. ВТ: Широкого отклика на переводы не было никогда. Многим понравился один перевод Голышева и его превратили в классика. Сейчас, в рамках Московской книжной ярмарки, состоялся круглый стол, посвященный проблемам современного перевода. Там присутствовал очень талантливый переводчик старой закваски В.П.Голышев и его малоизвестный, но сейчас активно работающий коллега В.О.Бабков. На сегодня Бабков переводит лучше Голышева. Может, слава Богу, что никто этого не знает. РЖ: Какая(-ие) из своих переводческих работ вам нравится больше всего? ВТ: Это непростой вопрос. Есть переводы, в которых мое переводческое мастерство, как я его понимаю, зафисиксировано в наивысшей степени, таких работ довольно много... Это "Лара", ранний перевод из Байрона, "Баллада Редингской тюрьмы" Уайльда, стихи Гете. А есть стихи, пропущенные сквозь собственное сознание, которые я перевел вместо того, чтобы написать собственные. Они мне очень дороги. Это переводы из Готфрида Бенна, Пауля Целана, Уистена Хью Одена, голландца Люсеберта, которого я на три четверти выдумал. В отношении этих работ профессиональная оценка колеблется от "блестящего успеха" до "полного провала". РЖ: Для вас важно то, что говорят о ваших переводах? ВТ: Я слушаю эти оценки, но они для меня не важны. Даже когда эти суждения имели практическое значение, они всегда сводились к набору априорных установок высказывающегося или к набору его собственных предубеждений. Открывая рецензию и зная фамилию автора и место публикации, я с большой долей вероятности могу предсказать ее содержание. Я знаю, кто и за что будет меня хвалить, а кто и за что ругать. РЖ: Профессиональные оценки неинтересны вам своей предсказуемостью? ВТ: Во-первых, предсказуемостью, а во-вторых, я с годами выработал абсолютную эмоциональную независимость от этих суждений. То, что мои работы хвалят и ругают, - это нормально, но каждый отдельный отзыв не вызывает у меня эмоциональной оценки. Иногда бывают особенно гадкие вещи, связанные не с оценкой, а с передергиваниями. В таком случае - я по-своему наказываю этих людей. РЖ: Какими своими переводами вы недовольны? ВТ: По самому высокому счету я недоволен своими переводами из Рильке. Моя жизненная философия - максимализм, но не перфекционизм. Для того чтобы в переводах была та же натуральная структура, что и у оригинальных стихов, я часто не доделываю переводы, сознательно оставляю описки - иначе возникает ощущение чрезмерной зализанности. А Рильке в отличие от меня был перфекционистом, сейчас сучки и задоринки в моих переводах Рильке мне уже не нравятся. По большому счету не все получилось в переводах великого английского поэта Уильяма Блейка. Я легко и блестяще взялся за перевод его поэзии, много перевел, среди этих работ есть удачи и неудачи, но спустя несколько десятилетий к этой работе я стал равнодушен. Также я недоволен большим объемом своих ремесленных переводов, хотя там попадались жемчужины. РЖ: Бывало ли такое, что вы брались за перевод, но по каким-то причинам его бросали? Или что-то не получалось, или появлялась более интересная работа... ВТ: Такового не было. Я очень ответственный человек. РЖ: Может, вы сами захотели что-то перевести, но потом в этом произведении разочаровались... ВТ: Нет, я не разочаровывался. Бывало, я не мог найти к поэту ключ, хотя таких случаев мало. Такое произошло, например, в случае с переводом стихов Эзры Паунда. Я перевел и даже напечатал несколько его стихотворений, но у меня ощущение, что эта работа не получилась. РЖ: Возвращаетесь ли вы к своим старым переводам, редактируете? ВТ: По-разному. РЖ: А в случае переиздания? ВТ: Если присылают договор на переиздание, я его подписываю, прошу больше денег и не вглядываюсь в текст до переиздания. Если же просят прислать тексты, то когда перепечатываю тексты со своих старых бумаг, я в них что-то попутно исправляю. С годами замечаешь то, чего не видел раньше. РЖ: Как, по-вашему, переводческая манера В.Л.Топорова с годами - меняется? ВТ: Нет, не меняется. У переводческой манеры 2 признака - разнообразие творческих приемов, которыми переводчик владеет или которые он сам изобрел, и совершенство владения каждым из них. Все свои творческие приемы я изобрел в период моих активных занятий переводом, то есть с 23-35 лет. Сейчас я только могу возвращаться к ним, новых я уже не ищу и едва ли смогу найти. Что касается совершенствования, я не иду по пути дальнейшего развития, потому что я максималист, а не перфекционист. Я остановился на тех 90%, которые мне нравятся. РЖ: Как дальше, по-вашему, будет развиваться отечественный художественный перевод? ВТ: Люди книжных цивилизаций живут в сужающемся пространстве: уходит общественный интерес, переводом занимаются все более маргинальные личности, которые обучают еще больших маргиналов, книжную цивилизацию вытесняют другие формы досуга. У этого явления философские, общественные, финансовые и другие обоснования. У нас повторится западная ситуация, когда число читателей серьезной художественной литературы сведется к 0,2 %. По опросам в России сейчас читают 7% - это очень много. РЖ: Вы видите более молодых интересных переводчиков? ВТ: Ко мне приходит 25-летний парень - хочет что-то перевести, я даю ему на пробу перевести отрывок, он неплохо переводит, после чего я заказываю ему перевод всего произведения, с чем он хорошо справляется. Но неизвестно, станет ли он переводчиком... РЖ: А что касается работающих переводчиков? ВТ: Когда существовала иерархия и интерес к переводу, к 40 годам переводчики были уже крепкими, яркими мастерами. Тогда было много интересных переводчиков. Например, когда Осия Сорока читал свой новый перевод, в малом зале ЦДЛ не было свободного места... Причем приходили не только его друзья, но и мастера перевода. Какой переводчик соберет сейчас малый зал ЦДЛ?.. Главное наслаждение переводчика - радость углубленного чтения, своеобразный половой акт с понравившемся текстом. Чтение - подобный акт, но перевод куда более интенсивный. РЖ: Кто ваши любимые авторы? Кого перечитываете? ВТ: Последнее время никого не перечитываю. Сейчас я откладываю книгу с мыслью, что, к сожалению, я уже никогда ее не перечитаю. РЖ: В своем издательстве "Лимбус пресс" вы печатаете своих любимых авторов? ВТ: Зачем? Моя цель издавать авторов, которые достойны любви, но ее не получили. Моя цель - восстановление справедливости, воздать тем, кому не воздано, и плохо воздать тем, кому воздано чрезмерно хорошо. Но последнее - это уже мой долг как литературного критика. РЖ: Читаете ли вы переводную литературу? ВТ: Только по обязанности. РЖ: Чьи переводы и каких произведений понравились вам в последнее время? ВТ: Помимо тех, кого я знаю и ценю, мое внимание привлекли работы Бабкова. Я прочитал его перевод "Крутые парни не танцуют" Нормана Мейлера, вначале в рукописи, потом в журнале "Иностранная литература". Я сам переводил "Американскую мечту" Мейлера. Потом я прочитал еще несколько его переводов - это очень качественные и современные работы. В них нет того, что было у старшего поколения, условно говоря, "школы Голышева", - некоторой засиропленности. Несколько лет назад понравился перевод романа "Волхв", сделанный Борисом Кузьминским. Мне нравятся переводы моей ученицы Анастасии Миролюбовой. Она переводит с нескольких языков, но по преимуществу с испанского. Сейчас для "Лимбус пресс" она переводит с английского роман Салмана Рушди "Дитя полуночи". Во все времена было актуально выражение: "Лучше читать хорошую книгу в плохом переводе, чем плохую - в хорошем". По отношению к стихам оно неверно, но правильно применительно к прозе. В последнее время оно особенно верно, ведь замечательные книги у нас издают, не дожидаясь хорошего переводчика. Сейчас у продвинутой читающей молодежи установка на плохой перевод, сквозь неуклюжий перевод она хочет увидеть оригинальное авторское решение, домыслить, превратить книгу в интерактивное чтение. Этой аудитории неинтересно получать готовую переводческую версию, сквозь которую не пробиться к автору. Эту задачу плохие переводчики выполняют невольно, а хорошие с ней борются. Может быть, эта борьба немного анахронистична... РЖ: Чем, по-вашему, современная переводческая манера отличается от перевода 20-летней давности? ВТ: Прежде всего - отсутствием идеологических и моральных купюр. Сейчас не надо прибегать к эзопову языку; наоборот, современный переводчик усиливает подобные моменты. Слова из четырех букв непременно переводит матом, хотя это совсем не обязательно. Также для современного переводчика чрезвычайно характерно употребление сленга, полупереведенных слов, по преимуществу с английского. Помню, как при переводе одного романа я столкнулся с проблемой - там говорилось о предмете, который я никогда не видел. Я долго и мучительно описывал этот предмет, этот отрывок перевода мне не нравилось. Но тут ко мне в гости в Переделкино приехали мои молодые продвинутые друзья, у которых был этот предмет. "Как это называется?" - спросил я. - "Пейджер". РЖ: Вы согласны с мнением, что начальные страницы перевода слабее остальной работы? ВТ: Да, я склонен так думать. Переводчик сколько угодно может возвращаться к началу работы и делать швы, но хотя бы один узел да останется. В первой фразе перевода может быть, к примеру, много местоимения "он": "Он подошел к нему". Если вы убираете одно из них, разрушается синтаксическая конструкция - а логические связи еще не работают. Эта технологическая проблема актуальна. Вчера вечером я отредактировал 5 листов повести в переводе Ольги Дробот. На первой странице я сделал 20 исправлений, на следующих 5-ти примерно 5, дальше по 1-2, а целые главки вообще остались без исправлений - и не потому, что я устал или обленился. Я не слышал, чтобы о "провисании" начала кто-то говорили, но это совершенно очевидно. РЖ: Об этом в интервью говорил А.Я.Ливергант... ВТ: Он просто хотел объяснить, почему все его переводы размером в пол-страницы. (Шутка). Беседовала Елена Калашникова
поставить закладку написать отзыв
|
ответ. секретарь фонда "Национальный бестселлер" |
|
||