|
||
/ |
Постсоветский человек: вид из ландшафта. 1 Дата публикации: 16 Мая 2005 Ландшафт, - понятно, культурный ландшафт, - помимо самостоятельной сущности и ценности, предоставляет особое поле, экран, проекцию, на которых отчетливо наблюдаемы социальные субъекты и процессы, хотя бы их поведение и социальные практики не имели к ландшафту вовсе никакого отношения. Ландшафт - арена, место действия. Глядя на ландшафт и даже ограничиваясь только одним лишь ландшафтом, мы можем довольно много узнать об иных сущностях, как традиционно с ландшафтом связанных, так и не связанных с ним вовсе. Это то самое чтение общества по ландшафту, которое ранее специально декларировалось У такого взгляда наверняка есть масса недостатков, особенно поверхностность; у такого взгляда есть зато одно сильное достоинство - независимость: он позволяет видеть именно то, что люди делают безотносительно рефлексии, или ощущения, или сообщения ими собственного общественного мнения, в плен к каковым добровольно попадают общественные науки. Чтение общества по ландшафту - ну, буду скромнее, не общества (есть ли еще оно; ландшафтные практики скорее свидетельствуют о наличии социальных групп разной степени аморфности и стереотипов, но вряд ли общества как такового), чтение действий людей позволяет игнорировать то, что эти люди чувствуют, думают, говорят и рефлектируют - и не впадать в зависимость от этого. (Помню, как изумились и перепугались в одном из социологических фондов, когда я предложил им сопоставить декларации общественного мнения и наблюдаемые массовые социальные практики.) Итак, что же видно, глядя из ландшафта? Здесь необходимо еще раз напомнить, что культурный ландшафт (у меня его синоним - ландшафт) - не просто освоенное пространство, несущее следы и испытывающее последствия человеческой деятельности. Ландшафт - это еще и обустроенное закономерное пространство, достаточно долго позволяющее достаточно большой группе людей вести осмысленный образ жизни, соотнося с разными местами свою деятельность прагматически, семантически и символически; согласованность, пригнанность, взаимообусловленность природной и культурной составляющей ландшафта мы подразумеваем как самоочевидный атрибут культурного ландшафта, хотя связи природной основы и культурного компонента ландшафта носят совершенно неоднозначный характер. Без всего этого перед нами не культурный ландшафт, а антропогенная среда. Итак, прежде всего мы видим универсальную поляризацию всей деятельности в пространстве: всего ландшафта, даже исключая из рассмотрения собственно сакральные и конфессиональные структуры и места. Первый полюс характеризуется чрезвычайно высокой оценкой вплоть до сакрализации, определенной эстетикой, признанной особой, специфичной, присущей лишь данному месту ценностью, красотой и демонстративной чистотой, отчасти символической и явно чрезмерно нефункциональной; поведение здесь жестко нормировано и демонстративно; очень редко прагматически результативно. Второй же полюс - как и положено полюсу, - напротив, характеризуется отсутствием каких-либо ценностных определенностей, полным отсутствием законосообразности, взаимной пригнанности деталей, полным отсутствием эстетики, как ее ни понимай, и - тонет в беспорядке, грязи и мусоре; они умеряются лишь функциональностью второго пояса как места для жизни (пурист оспорил бы слово "жизнь"). Однако нельзя сказать, что первый полюс характеризуется единством, а второй - его отсутствием; дело обстоит сложнее. Эти два полюса - самое интересное и примечательное - могут прямо соседствовать и разделяться сантиметрами. (Есть основания соотнести это с различением приватного и публичного в широком смысле.) Первый полюс, понятно, заметно меньше, он носит парадный вид и демонстративные функции (это алтарь сакрализованной обыденности); он и существует для того чтобы демонстрироваться и переживаться как демонстрируемый. Второй полюс - просто обыденная жизнь, полюсом-центром которой и является первый. В этом наблюдении нет никакой новизны, кроме, пожалуй, универсальности; все это видимо на уровне отдельных помещений в частном доме или квартире, дома или квартиры в целом, здания с прилежащей территорией, городского квартала, части поселения, поселения в целом; но уже не страны в целом; во времена ушедшего СССР первым полюсом претендовала быть Москва - и была таковой в нормативно-идеологическом образе СССР. И опять-таки в этом наблюдении касательно наличия "красного угла" не было бы ничего интересного и нового, если б не два обстоятельства. Во-первых, уж очень резок переход - промежуточной зоны обыденной, приличной повседневности просто нет; говоря точнее, вне помещений она не наблюдается за редчайшими исключениями. Во-вторых, другой полюс, среда обыденности, имеет уж очень неприглядный вид, замусорена почти до предела; страна тонет в мусоре и отбросах (в том числе в семантическом мусоре и отбросах), все, что может валяться, - валяется, все, что может громоздиться в беспорядке, - размещается именно так, все, что может рушиться, - рушится и т.д. и т.п. Можно прочесть тысячи страниц о высоком порядке горнего мира, что якобы только и ценен для наших соотечественников, но тогда неминуемо встанет вопрос о глубине и резкости перехода... Кроме того, тут явно еще не один парадокс: определенная и значительная часть населения этой второй зоны - сплошь замусоренной, грязной, местами просто зловонной местности (экономика в России часто буквально дурно пахнет) - выглядит физически чистой и просто-напросто вымытой, лишенной зловония, достаточно опрятно одетой, а во многих случаях (социальная презентация молодежи в соответствующих местах) одетой небедно, престижно и - хотя тут моего понимания не хватает - модно и стильно. Контрасты велики, они всякий раз поражают, стоит выйти на улицу - Москва не исключение, - и к ним всякий раз привыкаешь; привыкание не до конца и понимание не вполне - важные концепты понятия "родина". Вряд ли нормально, когда обитатели жизненной среды столь радикально от нее отличаются; это уже некая патология - или, воспользуюсь модным словом, аномия. Как и зачем быть чистым и красивым в грязной и безобразной среде (грязной и безобразной согласно внешней позиции и среды, совершенно обычной с позиции внутренней, как показывает мой опыт общения); однако в основном приведение этой среды в достойный вид вполне по силам самим жителям - но требует прежде всего согласования и консолидации усилий и лишь в третью очередь каких-то внешних источников ресурсов. Но тут - чтобы разобраться в головоломной ситуации - есть чисто логический "спасительный" ход: для этих буквально чистых жителей грязная столь же буквально среда средой, умвельтом, ландшафтом или вообще чем-то просто не является; тогда следует думать, что есть существенный компонент ландшафта, имеющий нулевую ценность для жителей и ничем для них не являющийся (и даже как бы и не существующий), но совершенно явно являющийся результатом их собственной деятельности. О более дальних гипотезах касательно того, какой именно жизненный мир является подлинным и потому истинно наблюдаемым, а какой - нет, о проблемах расслоенных реальностей со значимыми и незначимыми слоями я умолчу; топография и топология этих параландшафтов весьма непроста. Разорванный жизненный мир - несомненно, расслоенный ландшафт; наверняка все это как-то сложно устроено; может быть. Но я как герменевт ландшафта ставлю здесь точку. И выдвигаю гипотезу, что жители очень сложным и нетривиальным способом вырезают из этой сплошной среды фрагменты, позволяющие им не контрастировать с ними; однако тогда существование культурного ландшафта здесь и сейчас в атрибутике его сплошности становится проблемой. Так устроенное и, что не менее важно, так проживаемое пространство культурным ландшафтом в полноценном смысле не является; но, по-видимому, в нем возможны очень сложные частные композиции фрагментов мест и поведения, позволяющие полноценно жить в ландшафте (живет же, строго говоря, некоторое число жителей в культурном ландшафте России, прикладывая к тому немалые усилия). Тогда обязан возникнуть вопрос о том, чем именно является массовая среда населения в описываемом аспекте, и еще более радикальный вопрос о том, каким именно видом существования является рассматриваемое существование жителей, если подлинная жизнь требует как атрибута своей реализации полноценного культурного ландшафта. Простые наблюдения потребовали сложных понятий и нетривиальных рассуждений... Не меньше страниц можно прочесть о добродетелях коллективизма, неукротимой тяге к совместным, общим, соборным действиям, органически присущей населению коллективности, тяге к объединению и единству в работе, потребности в единой норме и непременном наличии общего социально-этического и эстетического идеала, и проч. и проч. Однако первая же тысяча километров, пройденная по обитаемому ландшафту страны (лучше, конечно, не первая и в разных местах), по ее городам, селам и между ними сразу позволяет увидеть нечто иное. Степень согласованности, координации, просто непротиворечивости действий жителей в тех случаях, когда они не регламентированы властями, поразительно мала. Мала настолько, что возникает ощущение какого-то атомизированного ландшафта, где просто запрещено оглядываться на действия соседей. Нет, там, где стиль, декор и колорит диктуются еще сохраняющейся традицией (проблема в том, однако, что ее трудно отличить от инерции), - все в порядке. Ну а там, где ее уже нет, где налицо самостоятельность, воля, самость, стремление иметь (сделать) нечто свое, - между соседними местами нет и никакой стилевой, художественной (уж не залез ли я в угодья
|
|
|
||