РЖ: Вы - первая директор-женщина, с которой мы беседуем в нашем "Директорском клубе". Почему-то среди руководителей продвинутых московских школ гораздо больше мужчин. А вообще легко ли быть директором женщине?

Т.Р.: Отвечу на этот вопрос, может быть, несколько неожиданно. Я пришла в школу из вуза - Московского педагогического университета, бывшего Ленинского, где девять лет была деканом химического факультета. По выражению нашего ректора, декан - должность некомфортная. Так вот, декан по сравнению с директором - это просто шоколадка. Почему? В школе работа более многогранна, чем в вузе. Там декан, преподаватели, студенты - здесь же мало того, что вместо студентов дети (что гораздо сложнее), так подключаются, например, еще родители. С ними работать очень непросто, результаты этой работы часто непрогнозируемы.

Но я не скажу, что эта работа для меня новая. Я преподавала методику химии, поэтому со школой связана была всегда. Все годы работы в вузе подрабатывала еще и учителем, так что школа для меня дом родной.

РЖ: Но все перечисленные трудности встают и перед директорами-мужчинами. Кто все-таки справляется с ними лучше?

Т.Р.: Я не знаю, мужчиной не была. Но мне кажется, что в продвинутой школе, где работает больше профессиональных, звездных учителей, управлять коллективом тяжелее в психологическом плане женщине. Потому что женщина более эмоциональна и все принимает ближе к сердцу. Когда в обычной, простой школе появляется одна, так скажем, звездная субстанция, то директор (и он, и она) иногда не знает, что делать и с одной-то этой звездой - это трудно, это всегда характер, не всегда все просто и гладко. А в продвинутой школе звезд должно быть много, иначе она не будет сильной, потому что школу делают учителя. А звездами управлять тяжело. Мужчина, наверное, может на какие-то эмоциональные всплески проще смотреть, а женщине это нелегко. Но у меня закалка давняя, так что я здесь прижилась, работаю девятый год.

РЖ: Какой директорской мудростью, заработанной за эти годы, Вы могли бы поделиться с коллегами?

Т.Р.: Надо работать по-человечески. Мне хочется надеяться, что у меня хоть немного это получается. Иначе бы до сих пор не звали меня вернуться в университет, не приглашали бы на заседания ученых советов, не предлагали бы прочитать какой-нибудь курс для студентов. Значит, память осталась хорошая. Ведь мы же работаем с людьми. Надо всегда помнить об этом. Хотя когда-то я бываю и жесткой, может быть, кого-то обижаю. Но люди понимают, что я делаю это не потому, что срываюсь на них, что у меня плохое настроение или проблемы дома. К этому, кстати, я приучила себя с молодых лет: подходишь к школе - все домашние неурядицы остаются за ее порогом.

Когда я пришла в эту школу, то мне приходилось психологически выверять каждый шаг, поскольку ситуация здесь была непростой. Коллектив интересный, не хотелось его растерять. Я знала много хорошего обо всех и старалась быть очень аккуратной, не рубить сплеча. Да и сейчас, конечно, стараюсь. Я очень люблю ходить на уроки. Вижу, какие у нас замечательные учителя и дети. Меня это радует. Мне вообще работать интересно. В школьной жизни много неожиданностей, каждый раз что-то новое, а я это люблю. Идти вперед всегда интересно.

РЖ: Вы с такой любовью рассказываете о своей школе, что хочется немедленно попробовать здесь поучиться. Здесь действительно хорошо - и не только директору?

Т.Р.: Если бы было плохо, то к нам бы не возвращались выпускники. Вдумайтесь: 30% наших учителей заканчивали эту школу. По-моему, эта цифра говорит о многом. С выпускниками-учителями работать очень легко: ведь им не надо объяснять, что такое эта школа. Они вливаются в творческую атмосферу, потому что и сами воспитаны ею.

В нашей школе вообще очень много традиций, того, что передается и сохраняется в течение многих лет и скрепляет школу изнутри. Возраст наш солидный - пятьдесят три года, так вот, есть традиции, которым уже по сорок лет. Например, наш знаменитый Праздник труда, науки и искусств. Это такой удивительный день, который был задуман Роней Михайловной Бескиной, одним из первых директоров школы, под девизом: "Каждый учитель в этот день сияет своей гранью". Совсем не обязательно, чтобы эта грань была связана с тем предметом, который он преподает - у нас, например, есть математик, увлекающийся рыбалкой, он ведет кружок "Мормышка" и на празднике представляет что-нибудь рыболовное. Знаменитый наш словесник Лев Соболев показывает спектакль - это настоящее профессиональное театральное действо. Историк Тамара Эйдельман устраивает какую-нибудь историческую рулетку или заседание суда - и так далее. Все это проходит одновременно, в разных уголках школы, по особому расписанию. В день получается сделать три сеанса, с небольшими перерывами. Дети сами выбирают, куда идти - и тут выстраивается такой негласный рейтинг, к кому пошло больше, где ажиотаж, а где людей немного. Мы, конечно, ничего учителям по этому поводу не говорим, но они сами понимают: если у меня в этом году никого не было, а у соседа на люстрах висели, то на следующий год я должен что-то этакое придумать, сотворить, через себя перепрыгнуть. Сама собой получается в этот день яркая, мощная и при этом совершенно нормальная конкуренция, которая, как известно, стимулирует деятельность. Без всякого административного вмешательства.

А завершается этот день небольшим по времени, но чрезвычайно значимым моментом - вручением разных грамот и наград, которые накопились к этому дню. После чего - спектакль. На него собираются не только ученики, но и выпускники, и родители. Это очень важный для нас момент.

РЖ: Это - один из признаков хорошей школы, если дети не стараются закрыть школьную жизнь от родителей, а, наоборот, ведут родителей в школу. Какие еще признаки есть у хорошей школы? Что Вы вкладываете в это понятие?

Т.Р.: Хорошая школа - это такая школа, куда хочется приходить, даже не дожидаясь конца каникул, и откуда не хочется уходить. Это школа, где учат. У нас есть одна родительница, которая, прежде чем отдать сюда ребенка, ходила вокруг школы и слушала, о чем говорят дети. И выяснила, что одни разговаривают про уравнения, другие про какую-то астролябию - в общем, про учебу. И в коридорах у нас так, пройдитесь, посмотрите. Чтобы просто так бузили, этого очень мало. На переменах дети продолжают учиться.

Еще хорошая школа - это школа, которая имеет хороший векторный результат обучения, потому что важно не только учиться, но и выучиться. Померить этот результат просто - сколько поступает в вуз. У нас практически все выпускники становятся студентами, причем не второсортных вузов: каждый год 30-40 человек поступают в МГУ. Если утром кто-нибудь будет садиться в 130-ю маршрутку, которая идет от Филевского парка до университета, то там стопроцентно будут наши дети. Причем важно, что поступают на разные факультеты. Затем идут Физтех, ВШЭ, РГГУ, то есть очень солидные вузы. Случаи завалов на вступительных экзаменах бывают очень редко. Если один-два ребенка не поступают в вуз, то это связано с их личным выбором - значит, пока не определились.

РЖ: В последнее время усиленно критикуют систему поступления в вуз - и часто справедливо. В качестве альтернативы предлагают независимую систему оценки качества обучения в виде ЕГЭ. Не пробовали такой линейкой мериться?

Т.Р.: Не просто пробовали, а весьма успешно. В этом году мы приняли участие в этом эксперименте - 31 человек из 85 выпускников добровольно решили попробовать сдать ЕГЭ. Вот смотрите, на табличке у меня результаты: Москва сдала в среднем лучше, чем вся Россия, наша школа - лучше, чем Москва. По русскому языку средний балл по России 49,9, по Москве - 55,1, у нас - 65,9. По математике цифры соответственно 49,9 - 64,8 - 83,6, то есть разница еще больше. В привычных школьных оценках это значит, что математика написана без "четверок", на одни "пятерки", русский - без "троек". По физике - две "тройки", одна - по химии. По-моему, неплохо...

РЖ: Да, действительно... И все-таки - как превратить школу в такое место, куда хотелось бы идти? Ведь то, что так должно быть, понимают все, а как этого добиться - большой вопрос.

Т.Р.: Вы знаете, может быть, мы соберемся участвовать в конкурсе "Лучшие школы Москвы" - пока начали готовиться внутри школы. Надо сделать ролик всего на 7 минут и за это небольшое время рассказать о том, какие мы. Думали, думали - и решили обратиться за помощью к детям. Задали им два вопроса: "За что я люблю свою школу?" и "За что я ценю своих учителей?" Сейчас мы еще обрабатываем ответы, но уже видно, что очень многие отвечают примерно так: "за демократический стиль общения", "за то, что нас уважают", "за профессионализм", "за внеклассную работу" (а у нас не только Праздник труда есть - и спортивные соревнования, и турслеты, и театральный конкурс). И особенно ценят стиль общения те, кто пришли к нам в 8 класс из других школ, - для многих это в новинку.

РЖ: Вы так увлекательно рассказываете о своей профессии, о своей школе, что не хочется покидать ее и переводить разговор в более общие сферы. Тем не менее "Директорский клуб" Русского Журнала собирается в первую очередь для того, чтобы ответить на вопрос: как представляют себе директора школ положение дел в образовании? Как, с Вашей точки зрения, идут дела?

Т.Р.: С одной стороны, жизнь бьет ключом. Ведь, несмотря на трудности, все продолжается: мы стараемся хорошо учить, не забывать о воспитании - и не только для галочки, ездим по миру, изучаем историю своей страны. Но, конечно, у каждого нормального человека есть при этом ощущение некоторой тревоги. Почему? Критиковать люблю в глаза, поэтому буду говорить сейчас только об общих проблемах. Нельзя, например, переводить все школы на профильное обучение. Не каждый учитель может преподавать в профильном классе - и профиль надо строить под учителя. Нужно воспользоваться накопленным опытом в этой области. У нас, например, в школе профильное обучение идет с 1968 года, так что кое-что мы понимаем. Нужно такой опыт не разрушать, а поддерживать.

РЖ: А вы чувствуете невостребованность своего опыта?

Т.Р.: Нет, почему же. Нас часто просят проводить семинары для учителей, устраивать чтения - для математиков, физиков. У нас есть авторский курс ОЕНИ - основы естественно-научных исследований, разработанный нашим учителем, кандидатом физматнаук Еленой Ильиничной Африной. Идут занятия по этому курсу для учителей других школ - и не только московских и вообще российских, даже Америка заинтересовалась. Так что определенный интерес проявляется. Но ощущение тревожности все равно есть.

Еще один непростой момент - ЕГЭ. Был, еще при старом министерстве, телевизионный круглый стол в "Известиях", я туда была приглашена и очень жестко выступала. Тогдашний замминистра Болотов сказал: "Мне нравится, как меня критикует Татьяна Николаевна, потому что она это делает аргументированно". Я критиковала не идею ЕГЭ - она как раз мне нравится, я за независимую экспертизу, за возможность уйти от коррупции. Но нужны идеальные тесты и исключительная организация процесса, чтобы не было возможности подтасовок, - и тогда этот экзамен признают вузы, тот же МГУ. А без этого теряется смысл ЕГЭ. К идеальным тестам мы пока не пришли. Много ошибок в КИМах, и я приводила во время выступления конкретные примеры, прежде всего касательно химии. Мне также кажется, что не нужно делать ЕГЭ по литературе - это такой предмет, который нельзя формализовать. О вопросах по литературе по Москве ходят анекдоты. Но экзамен обязательный и всеобщий по литературе нужно оставить. Пусть это будет типа министерской контрольной прошлых лет - с заданиями из центра, а проверкой на местах.

Есть связка между проблемой ЕГЭ и профильной школой. Если вступит в реализацию жесткая модель профильной школы, то она привяжет ученика к определенному профилю. Психологи уже доказали научно, что наиболее рано в человеке проявляется математическая одаренность. Она проявилась, ее увидели родители, учителя - и ребенка пихают на математический профиль. Там его ждет сокращение общеобразовательных предметов и углубление профильного. А у ребенка взяла и проявилась через некоторое время какая-то еще одаренность - так бывает. А он уже не может выйти из колеи, ни шаг влево, ни шаг вправо сделать. Он едет на этом профильном "поезде" с очень большой скоростью - и если он начнет выпрыгивать, ничего хорошего не получится. Окончив же профиль, такой выпускник не сможет со своим аттестатом, со своим уровнем знания других предметов поступить на какие-то другие специальности. Ему нужна будет дополнительная подготовка, если он поймет, что несколько ошибся в выборе, причем такая, что мало не покажется - и по деньгам тоже.

Ранняя профилизация не нужна - если вести речь о жесткой схеме. Давайте делать мягко. У нас, например, пропедевтические факультативы начинают работать с 7 класса, профиль - с 8-го. Но мы не ломаем структуру других, непрофильных предметов, есть все возможности для формирования общей эрудиции, образованности. У нас даже есть случаи, когда человек переходит из профиля в профиль. Вот в прошлом году окончил школу мальчик, который два года проучился в физклассе, а потом понял, что хочет учиться в МГУ на фундаментальной медицине. Мы разрешили ему перейти в биохимический класс, он за два года все догнал - и теперь лучший студент факультета фундаментальной медицины МГУ. Еще был случай, когда девочка закончила гуманитарный класс, но при этом знала, что будет поступать на вычислительную математику в МГУ. Сама она объясняла так: математику я люблю и все равно ее выучу, а получить такой общекультурный уровень, какой мне хочется, могу только в гумклассе. А другая девочка из многодетной семьи окончила физкласс наравне с мальчишками - у нас там головастые, рукастые учатся, конструируют, паяют, - потому что хотела уметь все делать сама. А потом поступила на филфак МГУ... Посмотрите, какие возможности дает мягкая модель! Жесткий же вариант лишает человека возможности поступать в любой вуз - он ориентирует его на узкий сегмент образовательного рынка.

РЖ: А как вы относитесь к проблеме обязательности\необязательности ЕГЭ?

Т.Р.: Если результаты ЕГЭ будут принимать все вузы, включая МГУ, тогда ЕГЭ может быть обязательным. Если же будет, как сейчас, то такой школе, как наша, ЕГЭ не очень-то и нужен. Ведь у нас ребята, даже если идут в какие-то другие вузы, все равно сначала пробуются в МГУ. А значит, в школе во время экзаменов им тоже нужно тренироваться сдавать в тех формах, в каких будут принимать, то есть в традиционной.

Есть и еще такой аспект. ЕГЭ - очень затратное мероприятие. У нас ЕГЭ сдавали тридцать человек, а спросите, сколько из них воспользовались его результатами? Трое. Вот и считайте.

РЖ: Еще один сложный вопрос - о взаимоотношениях школы и общества. Поменялись ли за последние годы требования родителей, их отношение к школе, суть их заказа?

Т.Р.: Родители очень изменились. Раньше картина типичная: я приходила и говорила - вот так-то и так-то с вашими Петей или Маней. "Да, Татьяна Николаевна, все сделаем, что скажете!" А теперь интонация такая: "Да-а, Татьяна Николаевна?! Петя мой - золотой. Вы лучше бы на себя посмотрели!" Я, конечно, утрирую, но направление изменения понятно. Школу стали воспринимать как еще одно место, где обслуживают клиента. Таких родителей все больше и больше - а мы, вообще-то, не очень все это любим. Мы - из других сфер, а не из сферы обслуживания. Так что стараемся это мягко, но настойчиво разъяснять.

Кстати говоря, есть постановление ЮНЕСКО о невмешательстве родителей в профессиональную сферу учителя. Я когда его прочитала - ой, как мне стало хорошо! Теперь у меня документ есть. И еще на один документ, уже российский, хотела бы внимание обратить: в "Законе об образовании" сказано, что ответственность за получение среднего образования несут родители. Вот на этой базе мы и работаем с родителями: вы несете ответственность, но она не дает вам права вмешиваться в сферу профессиональной деятельности учителя. Но говорить это надо с любовью - только тогда можно убедить.

РЖ: А что меняется в целях образования? Сейчас так много говорят о модном понятии "компетентностей", которые должна формировать школа...

Т.Р.: Современные публикации по образованию надо читать со словарем иностранных слов. А когда переведешь все заковыристые термины, то окажется, что все это то же самое, что и было. Мы должны развивать, учить думать, критически смотреть на жизнь. На мой взгляд, хорошие учителя учили этому всегда. И продолжают учить. Независимо от того, кто стоит у власти.

РЖ: Какой, с Вашей точки зрения, самый острый вопрос современного образования?

Т.Р.: Педкадры. Я посчитала: в нашей школе средний возраст учителей - 45 лет. Это еще куда ни шло, у нас много молодых. А по стране возьмите, так он просто предпенсионный. Спросите ректоров педвузов: огромный процент выпускников не идет работать по специальности.

Я не хочу сказать, что власть совсем об этом не думает. Например, у нас в Москве существуют доплаты молодым учителям: краснодипломники получают три года после окончания 50% от ставки, синедипломники - 40%. Но этого мало. Нужно делать больше. Нужно освободить молодых мужчин-учителей от армии, не только в сельских школах, но и в городе. Нужно повышать социальный статус учителя. Тогда мы сможем привлечь в школы молодежь. Если, конечно, мы хотим думать о будущем. Потому что будущее делает именно учитель.

Беседовал Сергей Волков