Шесть лет назад, в возрасте восьмидесяти восьми лет, умерла Балерина #1 советской эпохи Галина Уланова. Фонд ее имени ежегодно проводил вечера в ее честь по мере сил и возможностей. В этом году их стало больше обычного, и поминальный вечер, громко названный гала-концертом, проходил в Большом театре. Забитом, надо сказать, по последний ярус.

Ожидать другого было трудно: часть публики пришла посмотреть на редко жалующих Москву солистов Мариинского театра. Но большинство собралось как раз на имя Улановой, поскольку ее "канонизировали" всерьез и надолго. Уланова не только входила в великую троицу послевоенных див вместе с Любовью Орловой и Валентиной Серовой, но и, лишенная западного лоска первой и подпорченной репутации второй, олицетворяла в советской идеологии Большую Духовность. Белого Лебедя. А также Непорочность и Способность-к-самопожертвованию. В полном соответствии с этим мифом и был построен гала.

Режиссировавший вечер Владимир Васильев (душеприказчик Улановой и главное лицо Фонда), стоя под экраном со старыми кадрами, вещал тоном интеллигентного сказочника про то, как шестьдесят лет назад... совсем юная... отныне навсегда... и все в таком роде. К последнему пассажу стоило прислушаться: отмечать памятную дату Фонд теперь будет с помощью Министерства Культуры РФ. Общими усилиями придумали премию "За беззаветное служение искусству танца" и объявили его нынешних лауреатов: Николай Фадеечев (71 год), Раиса Стручкова (78), Ольга Лепешинская (87), Марина Семенова (96), Игорь Моисеев (98). Публика дружно заблагоговела. И тут на сцену вышло наше завтра, пять маленьких стипендиатов Фонда Улановой, они проделали школьные па, сложили ручки венчиком и приняли верительные грамоты. На чем официальная часть была закончена, а ее умилительно-придыхательный тон определил стиль концерта.

Режиссерский рецепт концерта заключался в чередовании танцев и чистой поминальной лирики. Под тихую музыку на экран проецировали улановские фотографии (еще полнорукая, в доканоничной эстетике), а голос за кадром читал несколько чувствительных строк, до боли знакомых по фотоальбомам советской поры и начинающихся с "Дорогая Галина Сергеевна". Они разнились от "перед вашим выступлением по телевизору моя мама мыла полы, чего обычно не делала" до "вы определили мои духовные устремления". Прелесть в том, что имя автора зрители узнавали в конце, а весь сироп культурно переводили на английский бегущей строкой. Между тем танцевали.

Большой представил из ног вон плохо станцованную коду "Симфонии до мажор" Баланчина, грубую и размазанную, за исключением Марии Александровой, чудом не потерявшейся в этой обстановке. Солисты Маринки в начале недоуменно смастерили адажио с четырьмя кавалерами из "Спящей красавицы" - в аутентичных костюмах Всеволожского конца XIX века, зато на фоне дежурного занавеса Большого с колосками и прочим жнивьем. Затем мариинцы истаяли в неоромантике (новое имя - Алина Сомова) и обескуражили отрывком из "Головокружительного упоения точностью" Форсайта (главная премьера сезона). Здесь и сейчас ироничная механика XXI века казалась не достижением, недоступном Большому, и не кощунством даже, как пытались верещать ровесницы Улановой в ложах, а так - курьезом чудаковатых гостей.

Но главное - Мариинский привез в Москву для финального номера Ульяну Лопаткину, станцевавшую с Данилой Корсунцевым "Бриллианты" Баланчина и ставшую главным впечатлением гала. Технически исполнять эту партию было несложно, но - какая вязь, какая стать. Лопаткина подтвердила, что в русском балете сохраняется трон Балерины #1 и статус первого Лебедя державы. И укрепила актуальную вертикаль ценностей в будто бы далеком от политики искусстве балета в духе слишком знакомой риторики о непреходящих ценностях. Словом, есть кому гордо нести знамя.

Остаются вопросы. Самый поверхностный связан с Форсайтом - чтобы столица увидела неведомый ей авангард, надо в качестве повода помянуть главную балерину советской империи. И другое: получается, что прозападно ориентированный Мариинский театр всячески поддерживает привычную советскую мифологию (из всех искусств для нас важнейшим является высокодуховный балет). Мариинский кадит на культ личности в балетном заповеднике и при всяком удобном случае выставляет на клирос королеву лебедей Лопаткину, а сам тем временем осваивает авангардный репертуар силами молодых, что дышат в затылок заслуженным. То есть разделяет внутреннюю художественную политику и презентационное искусство. Для сохранения себя, своей адекватности в мире, ну и для памяти Улановой, в конце концов.