На прошлой неделе в Москве состоялись два замечательных концерта - романтически настроенная часть публики будет говорить о том, что с такой музыкой и зиму пережить легче, и на весну надеяться начинаешь; скептики же с недоумением заметят, что такого не ожидали.

В клубе "Шестнадцать тонн" отыграла концерт грузинская певица Нино Катамадзе с группой "Insight". Катамадзе в Москве уже не впервые; она принимала участие в фестивале "Пробы", были и самостоятельные выступления. Но все эти встречи оставляли впечатление мимолетности, предварительного, на скорую руку, знакомства, требующего обязательного продолжения. Оно состоялось, это продолжение, и превзошло все ожидания.

О молодой аджарской красавице, закончившей вокальный факультет Батумского музыкального института, стали говорить в 2002 году, после ее выступления на "Днях Грузии" в Англии - благословенное это образование, фестивали "Дней..." Так, через Запад мы в который раз узнали о музыке, рожденной в одной из бывших союзных республик - сюжет хорошо нам известный (так, например, мы знакомились с Севарой Назархан или с ансамблем "Хуун-Хуур-Ту"). С момента английских гастролей Катамадзе и группа "Insight", с одной стороны, вроде бы заняли какую-то нишу в мире музыки и шоу-бизнеса, а с другой, - до сих пор еще воспринимаются как "молодые-начинающие". Эта оценка мне не вполне ясна. На мой взгляд, и Катамадзе, сама сочинившая большую часть своих композиций, и гитарист, организатор "Insight" Гога Качеишвили, придумывающий головоломные, небывалые аранжировки, и басист Уча Гугунава, и ударник Давид Абуладзе - музыканты вполне состоявшиеся и очень серьезные. Именно поэтому на каждом выступлении группы и возникает ощущение легкого диссонанса, несоответствия "артиста - площадки - аудитории". Прошу меня правильно понять - это не снобизм. Но в потоке пьноватого рок-н-ролла, в шуме фестиваля "Пробы", в залах "Б2" или "Шестнадцати тонн" Катамадзе ошеломляет не только серьезностью и глубиной дарования: она вроде бы совершенно не вписывается в рамки происходящего и при этом все равно выглядит и звучит органично.

Посетители, привыкшие подпевать "Ночным снайперам" и Гарику Сукачеву, настороженно затихают, заслышав первую нерешительную мелодическую капель композиции "I Will Come". Звук в своей приджазованной сдержанности плещется где-то в гортани - и выплескивается наружу диким простонародным криком. Невесомая электроника в "Once In The Street" обрамляет рыдания, страшные древние жалобы. Бешеный ритм хард-кора перемежается плавающим уклончивым ритмом фанка, надрывный тоскливый голос мечется, мается, покоя просит; не находит себе места и зритель - не пой, не пой, красавица, о ночной мгле и шуме Арагвы, больно от голоса твоего, есть что-то греховное и прелестное в женском вокале, правы были древние.

По результатам первых встреч сейчас на концерт Катамадзе собирается весьма разношерстная компания. Тут и ретивые шестнадцатитонные тусовщики, отплясывающие и выпивающие под "Вопли Вiдоплясова", и степенные представители диаспоры, видящие в модерн-фолк-джазовой вокалистке наследницу Нани Брегвадзе и Тамары Гвердцители, и зрители, которые, признаться, еще толком не разобрались в своих чувствах: они слышали Катамадзе раньше и успели лишь ощутить острую необходимость услышать ее снова. И все эти люди различают сумасшедший легкий привкус мистики - да простится мне некорректное определение, - присущий каждому выступлению Катамадзе. И дело не только в качестве происходящего на сцене. Разумеется, грузинская певица, в отличие от многих процветающих и "взрослых" коллег по цеху, получила серьезное образование (поэтому довольно забавно выглядит ее имя в списке дебютантов). Разумеется, с ее исполнением "древних" (иной раз собственного авторства) грузинских баллад мало какой оригинальный проект может сравниться. Но дело даже не только в этом. История Нино Катамадзе - не про рок-клуб и рок-фестиваль, а про горный аул и бурлящую Куру. Освоить и пережить единым духом такую историю - задача непростая. И осмысливать ее мы будем постепенно.

Через несколько дней в культурном центре ДОМ состоялось совместное выступление саксофониста Дэвида Мюррея (не путать с владельцем шотландского футбольного клуба "Рейнджерс") и ударника Хамида Дрейка. Опыт этого сотрудничества оказался настолько удачным, что критики и зрители единодушно признали прошедший концерт лучшим в сезоне.

Нет нужды пересказывать биографию Дэвида Мюррея, богатую немыслимым количеством музыкальных достижений, заслуг, творческих альянсов и наград. Мюррей последние лет восемнадцать-двадцать слыл джазменом спокойным, изменившим свои стилистические пристрастия: он прошел вполне пастернаковский творческий путь от фри-джаза к тому, что называется straight-ahead. И выступай он в Le Club'е, мы, скорее всего, услышали бы вполне мейнстримовую мягкость. Но не вполне джазовая концертная площадка и напарник (не чистой воды джазмен) продиктовали свои жесткие условия: на концерте в ДОМе звучал бешеный авангардный напор, яростное расщепление звука, серия коротких ударов - прямо под дых. Straight-ahead трансформировался в непроходимые джунгли. Музыкант, сто лет назад пленившийся примером Сонни Роллинза и взявший в руки тенор-саксофон, вымотал зрителям нервы до предела.

Хамид Дрейк, в отличие от Мюррея, нам уже немного знаком: он выступал в Москве на ФСК (фестивале - Сергея Курехина или Современной Культуры). География его жанровых предпочтений широка - он с легкостью перемежает африканскую, латиноамериканскую, ямайскую, индийскую ритмические манеры; и тем самым провоцирует всяческие сравнения. Но если Закир Хусейн в процессе игры сливается с установкой, превращается с ней в единый живой организм, а Моле Силла держится на сцене остраненно-иронически, то Дрейк демонстрирует явную трагедию сопромата: он с установкой сражается, колотит ее, как подорванный, душу из нее вытрясает. Мюррей тем временем издевается над саксофоном: тот поет то виолончелью, то маримбой, то стучит дятлом. Эти бешеные звукоподражательные штудии, неистовый сопромат - суть голос того радикализма, о котором мы успели подзабыть или счесть его не вполне своевременным. Но соответствующий происходящему на сцене восторг публики (ор, свист в паузах и почти полная, редкая в клубе, тишина во время игры) - явное свидетельство того, что жанр устареть не может.

Оснований для сравнения Нино Катамадзе, Дэвида Мюррея и Хамида Дрейка у вменяемого человека возникнуть не должно. За исключением одного, которое за малой оригинальностью годится только для формальной финальной фразы. Писать хочется и стоит только о хороших концертах. Когда такая возможность предоставляется, на обозревательской улице бывает праздник.