В Русском музее открыта выставка известного современного мастера Юргена Клауке (Jurgen Klauke), и это вне всяких сомнений есть событие номер один на петербургской арт-сцене. Дело не только в явной "скандальности". Большая удача отдела новейших течений состоит в том, что наконец-то удалось на полмузея выставить большого современного художника и не провалить эту затею.

Выставка эффектно делится на две части, удачно разнесенных на первый и второй этажи музея. Внизу - классические фотофиксации перформансов 1970-х, наверху - мантрические фото 80-90-х. Есть и последние по времени "пост-нам-джун-пайковские" световые абстракции. Незапланированные сбои в демонстрации видео не портят общей положительности результата. 58-летний мастер участвовал в развеске и присутствовал на открытии, сказав проникновенным голосом несколько случайных слов и отворив массивные двери. Никакого экстремального перформанса не было, напротив - респектабельный костюм. Гигантские цветные фотоснимки висят на выбеленных музейных стенах, часть из которых оставлена свободными. Развеска сделана мастерски: монотонности нет. Между работами одной серии профессионально выдержаны цезуры белых пустых плоскостей.

В общей сложности Клауке развешан в двадцати (!) больших залах двухэтажного корпуса Бенуа и дверь в дверь упирается в коллекцию прялок.

Разумеется, филистер сражен трансвестией и эксгибиционизмом. (Самое веселое - что открытие почти приурочено к началу учебного года.)

Как ни странно, каталога нет. Среди наиболее почетных гостей на открытии эксклюзивно распространялся немецкий каталог огромной выставки Клауке в Бонне (990 иллюстраций), часть которой и приехала ныне в СПб. Впрочем, всякий желающий может тут же приобрести свежий номер петербургского журнала "НоМИ", где опубликовано интервью художника Петеру Вайбелю (главе Zentrum fur Kunst und Medientechnologie) на тему модернизм/постмодернизм и идентичность/идентификация, а также большое эссе последнего о творчестве Клауке.

Нынешней петербургской осенью Клауке постулирует проблематику тела как прошедший этап и воскресные неврозы как нечто самое современное. Фотография выступает как актуальное медиа, вводящее жизнь тела и вещей на территорию искусства. В ставшей уже классической работе 1976-77 гг. "Человеческий облик в зеркале социо-нервозных процессов" Клауке демонстрирует два автопортрета "на паспорт", многократно повторенных. На одном он подловато улыбается, а на другом - солидно супит брови. Подписи к двум вариантам лиц попеременно гласят: Судья. Анархист. Солдат. Священник. Убийца... Профессия и социальный статус оказываются дезавуированными - раз они годятся к любому лицу. Все сводится к простой, даже элементарной, оппозиции плохое-хорошее, причем эти поля с легкостью превращаются одно в другое: одно и то же лицо просто чуть-чуть меняет выражение. Физиогномика и первичные половые признаки, как выясняется из фото Клауке, не дают ответов на самые насущные экзистенциальные вопросы. Напротив, сведение всех загадок бытия к различию полов ложно упрощает жизнь. Любая типология и систематизация идеально уводят прочь от взыскуемых ответов. В более поздних "Воскресных неврозах" (1990-1992), также привезенных в РМ, Клауке показывает, что и с окружающими предметами все не так просто: они вовсе несводимы к символам и знакам, которые суть мужские или женские, а значит, ничего общего не имеют с женственностью (пластичность, поэзия, любовь) или мужественностью (стойкость, проза, секс), которые бы что-то о жизни объясняли.

Современные немцы несколько скучны в своей склонности интерпретировать Клауке в духе современной же французской философии - Лакана, Барта и Лиотара. Но с позиции актуальности ничего более и не остается. Клауке, конечно же, созвучен известным концептам, показывая, что все сущее сложнее сложного, но что беда вовсе даже не в этом, а в обреченности культурного человека никогда этого не понять. Известная тавтология оппозиций мужское - женское, сильное - слабое, вертикаль божественного и горизонталь человеческого (его фото довольно геометричны) и скука, которую все они навевают, вовсе не раздражают его. Вся повседневная рутина и вся показная клоунада подаются лишь как интимная жизнь субъекта, постоянно чувствующего себя или тем, или этим полом. Гендерное вообще не является опорой и проваливается за милую душу. Его эротическим клише (модель, любующаяся на себя в зеркале, порнографическая картинка, автопортреты) не хватает основного - принадлежности к чаемому полу. Оказывается, что любая общепринятая идентичность - лишь фантом закостеневшей культуры: травестия тела и мистифицирование повседневных предметов служат демонстрации этого обстоятельства. Сексуальное используется как художественно-стратегическое.

Сила искусства Клауке в минимуме средств, которыми поднимается важнейшая проблематика. Все их "личностные" характеристики, которые на себе вынужден переживать зритель (самоирония, садомазохизм, эстетство и пр.) оказываются лишь умело использованными приемами, которые выводят искомую Клауке тематику сущего с территории искусства в сознание каждого. Выдавая фотороботы своих псевдолирических героев за чистую монету, Клауке демонстрирует, что всякий зритель, эти работы наблюдающий, сам во всех отношениях просто-напросто объект систематизации, жертва воспитания и неудачный продукт самосовершенствования. Занятно было бы, если б он объяснял, кто же зритель есть на самом деле. Но Клауке лишь убеждает зрителя в том, кто он не есть.

Прошлогодний АртМедиаФест, нынешняя выставка Клауке и обилие немецких имен в выставочных рецензиях и заявленных планах позволяет констатировать нешуточную культурную экспансию немцев в на арену современного искусства Петербурга. Исходная позиция немецкой стороны состоит, видимо, в идее, что у нас современного искусства нет вообще, и они нас не просто просвещают, а буквально спасают от бескультурья в этом смысле. Представления о том, что же "актуально", здесь и там действительно разнятся - и разрешаются, по меньшей мере, взаимонепониманием. Но выставка Клауке - позитивный итог культурных контактов: по крайней мере, есть возможность проверить, в самом ли деле у нас все так плохо.

Каков же будет результат этой "проверки"? В сфере contemporary сделать революцию сложно (в силу самих особенностей актуального как вечно нового и всегда банального). Тем более в отдельно взятом городе или/и культурном пространстве. Но, похоже, в случае с выставкой Клауке нечто в этом роде состоялось. В ответ на инъекцию Петербургу Бойса в 1992 году прозвучало: "Не бойся Бойса" - так называлась акция, которая прошла во Дворце Труда. Каков будет (и будет ли?) нынешний наш ответ Чемберлену?