В популярном изложении события в Большом театре звучат просто - "сняли Васильева". На самом деле формальные изменения куда серьезнее. Дала течь конструкция пирамиды управления: нешутейным указом Президента Большой водворен на место, в ведение Министерства культуры РФ, которое с 1992 года играло роль родственника не у дел при обласканном театре. Театре придворном, который исторически, а особо при сов. власти, был напичкан фаворитами и фаворитками августейших. То есть не только артистами, но - избранными. Попробуй поруководить.

По мудрой голове Михаила Ефимовича Швыдкого плачут лавры, с золоченого театра разом сошла спесь. Но это еще не все событие. Харизматическое место худрука Большого отныне присобачено дефисом к должности замдиректора. То есть: в период грядущего переезда в филиал пост главы отдан управленцу, менеджеру, отныне он не должен прикрываться фиговым листком "исполнительный директор" и искать общий финансовый язык со сложными артистическими натурами, чьи творческие амбиции редко эквивалентны организаторским. Но и это еще не все событие. Со времени оформления в самостоятельную обитель музыкальный театр подчинялся дирижеру. Ее светлость Музыка указывала место опере и балету, против чего спорили редко и безрезультатно. В предстоящем сезоне на эту должность вновь назначат дирижера. А в 1995 в самой занимательной на свете стране случилось так, что отпрыск младшей музы, которого редко кто воспринимал всерьез, накачал свои права до невиданных размеров. Крошка Цахес-балет на пуантовом кругозоре, интеллекте и вкусе формально, в лице худрука Васильева, стал во главе постсоветского Большого искусства. С чем критика уж который сезон не устала его поздравлять. Состояние больного очевидно: ленивая репертуарная лихорадка с температурой по поводу гастрольных гонораров.

Васильеву не прислали шелкового шнурка, но обошлись в лучших азиатских традициях. Ему надлежало явиться в новый патронат - Минкульт - для ознакомления со своей участью. Получивший при жизни все возможные осанны лучшего советского танцовщика, он объективно страдал от неудовлетворенных творческих амбиций. Сублимацию в новом качестве язык не повернется назвать счастливой, хотя пять лет Васильев худо-бедно руководил Главным театром страны. Его можно считать последним из могикан, поскольку следующее поколение, хоть и росло при крепостном балетном праве, успело вкусить свободного контрактного полета согласно личному, а не штатному графику занятости. С вязкой свободой директорского кресла Васильев справлялся своеобразно: мало того, что профессия другая. Даже талантливому профи, когда ему вручают национальное достояние, трудно сообразить, что с ним делать. При том все вокруг приблизительно знают, как надо, но никто ничего сделать не может. Проблема национальная. На этом фоне любое движение любого вектора могло быть только скрипящим. Оттепельный Спартак, всеобщий - театральный и народный - любимец, человек не с холодным носом, Васильев оказался очень российским, очень художественным руководителем.

Практически сразу по вступлении в должность Владимир Викторович получил новое внутритеатральное имя. Комментировал его вполне по-христиански: "Лучше быть Васильевым Блаженным, чем Иваном Грозным". Был идеальной мишенью для шустрой прессы без полутонов в оценках. Рассказывая об обморочной реконструкции театра, безбожно путал миллионы с миллиардами на цепких до таких оговорок пресс-конференциях. На голубом глазу обещал расширять репертуар мировыми шедеврами, а ставил - не без юмора - домашнего разлива "Балду", отдавал на откуп сильно молодому таланту "Конька-Горбунка" и получал по полной за перелицовку классических спектаклей. "Жизель" от Живанши одел, новый партер встрепенулся. Честно вытравлял соц-арт Григоровича, большой мифологемы Большого, толком ничего взамен не предлагая. Терпел "Браво, Григорович!" из бельэтажа в сцене шествия "Легенды о любви", то есть находился в деликатных отношениях с вечной как Большой клакой.

Показательный афронт случился с Васильевым пару лет назад. На традиционной пресс-конференции по итогам сезона в ответ на риторику: "Когда же в Большом будут ставить хореографы-звезды", - он сообщил о переговорах с Иржи Килианом. Случилось чудо: спустя несколько недель стараниями правительства Нидерландов в Москву приехал знаменитый чех, последний балетный академист. Был искренне удивлен, когда к нему кинулись за подробностями.

В прошедшем сезоне Васильев сделал несколько ходов конем: не мешал танцевать Баланчина (продюсерская заслуга примы Ананиашвили), удачно провел американские гастроли, на волне национал-патриотизма пригласил ставить "Русского Гамлета", несложного такого балета о Павле Первом, питерского варяга Бориса Эйфмана. Принял в подарок от Фонда Роббинса "Послеполуденный отдых Фавна". Наконец, пригласил восстановить старинную "Дочь фараона" самого обрусевшего из здравствующих французских хореографов Пьера Лакотта, вслед за Мариинским театром реагируя на новую волну интереса к балетной старине. Жить бы да радоваться...

Что раздражает в Большом? Блистательное отсутствие хоть какого-нибудь подобия хоть советской гласности. Это у вас тут странный термин давно застревает на губах, а у нас, балетных, он пролетел мимо, не заметили. Охраняется комендатурой как номенклатурное учреждение, так что Цербер отдыхает. Выгодные партии (хорошо звучит), тем паче выгодные гастроли распределяются по-прежнему под ковром. Захлебнулись полулегальные Новогодние премьеры, на два вечера резервация для экспериментов. Ни логики, ни принципов построения афиши не вычислить никакой Алисе. На Большой регулярно пеняют государственные и частные продюсеры, что не могут привезти достойный театр на достойную по уровню сцену. Это не табу, просто для членов касты - пробилась же Лионская опера с "Золушкой" Маги Марен, если вдруг пылить академическими знаменами. Мировая практика приглашения звезд находится в противозачаточном состоянии. И своих не пущаем как можем, из последних сил. Наконец, цеховая болевая точка: санкции к прессе. Неугодная рецензия - так на очередную премьеру четко сработает "но пасаран". Лояльная братия штрейкбрехеров и "умеренных" располагается в бельэтаже с мужьями и кумовьями, прочая пробует скандалить либо тихо улаживает проблемы личными связями. Знаете, на каком месте в табели о рангах самых распрекрасных отделов культуры находится балетный критик, виньетка при сериозном Искусстве? То-то же. Поделом.

Похоже, Васильев был идеальным руководителем для смутного времени, когда любое подобие жесткого курса могло разнести театр в мелкие щепки. Слава Богу, не взорвалось, не сгорело. Рецензии на зарубежные гастроли - полюбопытствуйте - прямо бальзам для патриотов. Удачные домашние спектакли даже можно смотреть. Балетный институт сравним с виноградными полями в антиалкогольную кампанию - только вырубить легко, все прочее труд долгий и по большей части прикладной. Мы же не заносчивые, не балованые, бывшие советские - спасибо Васильеву, что обошлось без революций, не разбежалась молодежь, двигается кордебалет. Если не лукавить, то мир в музыкальном театре держится на иллюзии, что каждая группировка и каждый солист может влиять на худрука в свою пользу. Важно эту иллюзию поддерживать на манер Соломона с раздачей бусин. В таком контексте даже русские гамлеты предпочтут мириться со знакомым злом. Если бы при этом не страдал художественный уровень, я бы смиренно потеряла квалификацию.

Слухи "о Большом" никак не хотели оседать. На контрастном фоне благополучной, хоть и не без своих проблем Мариинки, формально они разрешились. Но только формально, ведь всякие правильные схемы обживают люди. И объявленное торжество рационального капитализма можно рассмотреть под очень человеческим углом зрения: "К тому же Иксанов (новый директор Большого театра - Л.Г.) - петербуржец, и у него много друзей среди петербуржцев, переехавших в Москву. Для Большого театра это важно". Из интервью министра культуры по горячим следам.

Грядет 225 сезон Большого театра. Бестолкового, мещанского, спесивого, любимого. Другого в Москве нет. И в России, и в мире. Как бы так обустроить...