Последняя выставка Московского фотобиеннале. Московский дом фотографии. Пейзаж. Портрет. Натюрморт. Городской ландшафт. Всего этого на выставке нет. Есть мысли, рассуждения и провокации. Громадные панно. Сюжетные серии снимков. Работы скандально известного японского фотографа Нобуеси Араки вместе создают несколько хаотичный, но полный образ обыкновенной жизни. До безумия обыкновенной. По крайней мере той ее части, которую принято скрывать от посторонних глаз. Он просто не расстается с камерой, фиксируя все, что попадает в поле зрения объектива. Все, кто входят в его дом, подвергаются своеобразному обряду инициации: "Раздевайтесь, я буду вас снимать", - говорит Араки. Так было и с Ольгой Свибловой, когда она вела переговоры о выставке в Москве.

Все перечисленные жанры работают не по отдельности, а своим единообразием как бы мифологизируют реальность, рассматривают, анализируют каждую мелочь. Саму любовь и возникающие в связи с чувством ассоциации, фантазии, реальные события фотограф намеренно лишает скопившегося за многие тысячелетия ореола романтичности и слащавости. Как есть. С прыщами и лишними волосками. Без цензуры. Одновременно, Араки пытается передать через фотографии целую гамму эмоций, ощущений - от стыда, смеха, до навязчивого чувства повседневности, обыкновенности происходящего.

Здесь есть и аллегорические серии - посвященные погибающей от смертельной болезни жене Араки. Она превращается в кошку на глазах у зрителей, так что смерти вроде и не существует. Вот - она смеется. Вот - смерть. Вот кошка... Все заснято на пленку, задокументировано (жена Араки действительно умерла), но превращение налицо. Происходит маленькое чудо, но не требуйте разоблачения черной магии. Разоблачения не будет. Просто Араки - настоящий фотограф, умеющий снимать, умеющий делать это по максимуму. А значит, все обвинения в профанации необоснованны. Конфликтность Араки в другом. Дело тут даже не в том, что его труды порой стоят где-то на границе порнографии, причем по ту сторону. Проблема в том, что он вываливает перед зрителем все. Что хочешь, то и жри, а не хочешь - иди в другой зал. Там все уже отобрано и подготовлено к восприятию. Там женщина - уже не проститутка и не товар, а готовая модель. С корочкой и пряным ароматом. Бери нож, мясо режь, в чеснок макай и ешь.

Вообще, образ женщины складывается из нескольких метафор. Первые две - традиционны. Остальные могли родиться в голове либо гения, либо маньяка с обостренными, гипертрофированными чувствами. Женщина-цветок, женщина-кошка, и вместе с этим - женщина как нечто индустриальное, громоздкое, еще более тяжеловесное, чем крестьянка Мухиной. Городская стройка, подъемный кран, дорога, перекресток, железная конструкция.

Женщина Араки еще и жертва. И провокатор. Это она сама себя связывает, подвешивает за ноги и якобы этим мучает. Якобы - потому что сама при этом смеется. Все дело в том, что, по мнению Араки, мы сами же радуемся той роли, которую навязывает нам социум.

В Японии фотографии Араки смотрятся совсем иначе, чем у нас. И хотя наша публика так же, как и в Японии, поделилась на восхищенных поклонников и ярых противников (приблизительно пополам), Араки в Японии воспринимается еще и как вызов жесточайшей цензуре.

Отдельная фотография Араки (если это не одна из тех, где Араки сам потрудился провести все стадии подготовки) - всегда не гениальна, не шедевр. Но что с того, ведь важно - общее впечатление, важен тот самый, уже упомянутый, дух обыденности. Когда взгляд человека устремлен на стену, от пола до потолка оклеенную карточками десять на пятнадцать, возникает эффект насекомого видения. Это у них, у мух с тараканами, каждая часть сетчатки видит свою отдельную картинку. Допустимо так же сравнение с охранником, сидящим за пультом видеонаблюдения. За всем не уследишь, а надо бы. И бегаешь глазами - туда-сюда, а Араки, наверно, сидит по ту сторону, посмеивается да снимает.

Цветные у Араки - лишь цветы и дети. В черно-белом состоянии, по мнению фотографа, невозможно передать тот накал эмоций, который вызывает ответную реакцию.