В Петербурге проходит ХI Международный театральный фестиваль "Балтийский дом". Фестиваль - это контекст спектаклей, рядом они выглядят иначе, чем по отдельности. Свою интригу создают и обсуждения, в этом году премии не присуждаются (зачем сравнивать с Гинкасом Някрошюса или с прошлогодним выпускником, Николаем Дручеком, его учителя Фоменко?), но ежедневные дискуссии ведутся - и между русскими театроведами, и, параллельно, на международном семинаре молодых критиков. Если ходить на эти обсуждения, количество "увиденных" спектаклей вырастет от числа 22 раза в три, потому что разные критики как будто смотрели что-то свое. Среди предъявленных публике постановок есть "необязательные" и есть такие, ради которых, собственно, нужны крупные фестивали - в них заявлены новые, спорные художественные идеи, сценические языки, незнакомые еще ни зрителям, ни критикам.

Каждый раз "Балтийский дом" заканчивается чьей-то победой в конкурсе на получение гранта для создания спектакля, который будет показан здесь через год. Таким образом, прошлогодние раздельные успехи драматурга-импровизатора Евгения Гришковца и режиссера-авангардиста Андрея Могучего обернулись совместным проектом в театре "Балтийский дом", который, действительно, достаточно безумен, чтобы иметь место. "Пьеса, которой нет" не спектакль в привычном смысле этого понятия. Пьесы действительно нет. Нет сюжета, характеров, действия. Есть пространство, в котором двадцать лет назад сыграли "Чайку" в Ленинградском Ленкоме, и в нем четверо артистов, тогда исполнявших роли Аркадиной, Заречной, Тригорина, Шамраева. Они разговаривают о жизни. Ничего существенного, обычная болтовня, что-то повторяется от представления к представлению, что-то - нет. Отсутствие того спектакля, последней постановки режиссера Геннадия Опоркова, создает необыкновенный эффект: отсутствие как драматический, сценический объект. На тот спектакль не выходят впрямую ни разговоры, ни музыка. Но вокруг тех мизансцен, в непосредственном касании к ним, строится движение актеров; варьируются те самые характеры, а главное, возникает та самая атмосфера, тот стиль. Пьесы нет. Она жила здесь, она отсутствует. Прошло двадцать лет. Прошедшее время тоже стало невидимым, нематериальным сценическим объектом. Время предметно в расхождении актеров со старыми ролями, и в одиночестве ролей без "своих" актеров. Можно вывести традицию этого проекта из "Балаганчика" Блока и Мейерхольда, из пиранделловской конструкции "Шести персонажей в поисках автора", с той разницей, что там в итоге история рассказывалась, спектакль сочинялся, пусть неправдоподобно или по частям, а здесь - пьеса кончилась, она обернулась пустотой, которая обладает сильнейшей центростремительной энергией, и вокруг нее может крутиться драматическое напряжение. В доме повешенного не говорят о веревке, не говорят, не говорят, не говорят, не говорят... Значит, она и так там - более чем реальность. А в доме, где играли "Чайку", не говорят о "Чайке".

Импровизированный текст, записанный драматургом Евгением Гришковцом за артистами, в общем, "неразличим" (хотя если бы он сам по себе был интереснее, ничто бы не разрушилось), только иногда какие-то "глюки" замерцают. Эра Зиганшина, например, кроме прочего, рассказывает, как она терпит в поезде храпящих попутчиков (очевидно, все же не в третьем классе). Наталья Попова вспоминает, как она, после многолетнего отсутствия в этом городе, проехала нужную ей станцию метро и автоматически оказалась у того дома, где жила раньше. Роман Громадский все время крутится вокруг тем дачи и леса. Вадим Яковлев читает свои детские стихи. Все это тонет в потоке разного трепа, но бывшая Аркадина, бывшая Заречная, бывшие Шамраев и Тригорин никогда не смогут полностью освободиться от старых ролей.

То, о чем они рассказывают, неизбежно превращается в осколки театрального действия. Моменты жизни актеров, как бы искренно про них ни рассказывать, - всегда сцены! Вопрос "а вы когда-нибудь в жизни пробовали зеленый сыр?" исполнен многозначительной драматической энергии. За историями, которые нам рассказывают, можно представить себе элементы представления, сыгранные в жизни роли. Вот, скажем, маленькая Эра Зиганшина несет мимо очереди хлеб, который она получила по карточке, и все на нее смотрят. Вот дошкольник Вадик Яковлев прибегает к месту пожара и с важным видом врет собравшимся, что это его дом горит. Жизнь актера - театральная игра. Эта игра понятна и для тех 9 из 10 зрителей, которые не видели опорковской "Чайки". Кстати, А.Могучий видел ее чуть ли не в 19 лет. А Е.Гришковец посмотреть в эти годы в театре вообще ничего не мог, потому что был маленький.

Тем, кто ту "Чайку" видел (а таких немало, спектакль шел несколько лет, пользовался успехом, был показан по телевидению неоднократно), проект Е.Гришковца и А.Могучего открывается сразу несколькими сторонами. В той постановке все персонажи принадлежали театральному миру и возвышенно, и смешно. Они воодушевлялись, если у них были творческие цели, они погибали, если сцена не обещала им будущего. Они были по природе людьми сцены. Было понятно, почему Шамраев служит именно в поместье актрисы, его можно было принять за неудавшегося актера. "Браво, Сильва!" - символ жизни актерского духа. В том последнем спектакле Опоркова без единого чеховского слова Треплев (драматург!) мог восторженно наблюдать несколько долгих сценических минут просто за тем, как его мать (актриса!) собирала в дорогу свой сценический гардероб, и разыгрывался маленький спектакль друг для друга, для двоих посвященных, - он был как раз на мета-языке людей театра. Вот на этом языке и играется сценический текст "Пьесы, которой нет". Особый эффект - от кружения вокруг элементов старого спектакля и расхождения с ними в последний момент, это как вариации мотива в джазе. Актеры подходят почти вплотную к "архивной" мизансцене, говорят почти те слова, но выруливают и избегают прямой цитаты. Нина Заречная давно отыграла пьесу Треплева, но Наталья Попова и теперь замирает лицом к залу в том месте, где дебютантка набиралась смелости перед началом монолога.

Теперь режиссер Андрей Могучий переворачивает отражение чеховских людей театра на реальных актеров, которые их играли двадцать лет назад. Можно было ожидать, что в программке будет простое перечисление "в спектакле заняты...". Однако формулировка традиционная - "В ролях..." - и дальше как будто в шутку: "...Эра Зиганшина - заслуженная артистка России Эра Зиганшина" - и так же про всех остальных. А это совсем не шутка. Персона актера не может выйти на сцену сама собой, даже если роли, в сущности, нет. Проект Гришковца-Могучего - это исследование природы театральной игры. Актеры остаются актерами даже в ролях самих себя - таков результат этого эксперимента. Актер состоит из своих ролей, и десятилетия жизни на сцене проходят не зря. Где-то это уже было: "Я - чайка... Не то. Я - актриса". Пьесы нет, но ее тень, оказывается, может быть реальнее другой пьесы. Спектакль заканчивается мизансценой, которой начиналась "Чайка" 1981 года - все садятся в первом ряду лицом к сцене, скоро начало пьесы Треплева. Будет, что посмотреть.